Младший брат
Шрифт:
Со мной такое случилось только раз в детстве, когда мы с родителями долго-долго ехали по горной петляющей дороге в маленьком старом автобусе. И больше никогда, даже в пору беременности.
Мне сделалось страшно, и видно, от испуга всё вдруг прекратилось. Тогда я заплакала.
Ромашка поскрёб в дверь:
– Как ты?..
Прикрывая лицо, я юркнула в ванную. Меня снова начало выворачивать. Спазмы от рыданий и тошноты вымотали
Ромашка, заподозрив неладное, вошёл, не спрашивая позволения.
Потом я смутно помню, как он поднимал меня, а ноги не слушались. Он подхватил меня рукой, плескал холодной водой в лицо и лил её за шиворот. Это лишь на секунды приводило меня в себя, и я снова теряла сознание.
* * *
Я лежала в постели. В их со Светкой широкой постели. Рядом в кресле, перетащенном из гостиной, сидел Ромашка.
В комнате было почти темно, только сумеречный свет проникал из-за штор.
Увидев, что я открыла глаза, он сказал:
– Ну, ты меня и напугала.
Я вспомнила всё, и внутри опять поднялась тошнота, и потекли слёзы.
Он пересел на край постели и стал утирать мне лицо.
– Успокойся, – говорил он, – это как удалить гнилой зуб: сперва больно, а потом хорошо.
Я зарыдала. В груди и горле болело, и казалось, что это болит изодранная в клочья душа.
– Я не собираюсь перед тобой извиняться! Если только за то, что так долго молчал. – Он старался быть твёрдым, но я чувствовала, что ему тоже нехорошо.
Сквозь рыдания я спросила:
– И что… все… знали?
– Да.
Я завыла.
– Ты что, так сильно его любишь? – Спросил Рома.
Я не знала. Но продолжала реветь в голос.
Он безнадёжно пересел в кресло и решил выждать.
Я успокоилась от отсутствия проявлений его жалости.
Он сидел, прикрыв ладонью глаза.
Я задумалась, люблю ли я своего мужа. И что такое любовь после двадцати лет брака? Семья, ребёнок, общие заботы, общие праздники. Как у всех – как у Гарика, как у Ромашки…
Нет, у Ромашки всё выглядело как-то по-другому. Я тогда думала, что это потому, что они моложе, что они – другое поколение, с которым нас разделяет пропасть…
Я опомнилась – мне ведь пора домой… Эта мысль возникла сама по себе, рефлекторно: за окном темно, а я после работы ещё не объявлялась…
Когда она состыковалась с реальной ситуацией, у меня начался новый приступ рыданий. Домой… туда, где он, где эта грязь… столько лет… Ярек, ужин готов… О-о-о… Ты устал, поспи… У-у-у… Одна постель, хоть и разные с некоторых пор одеяла… и пижама с ночной рубашкой… Его дыхание рядом по ночам… У-у-у… У-у-у…
– Сволочь… –
– Куда же?.. у-у-у… мне теперь?.. у-у-у…
– Успокойся! Расслабься. Никуда тебе теперь. Останешься у меня.
Я затихла понемногу в полном изнеможении.
Ромашка вышел и вернулся через некоторое время с кружкой чая.
– Выпей, с шиповником.
Шиповник всем троим сыновьям высылали каждый год родители. Этот семейный напиток – чай с шиповником – считался едва ли не панацеей.
Я сделала глоток и почувствовала, что меня сейчас снова начнёт выворачивать. И опять это испугало меня, и я заплакала.
Мне стало невыносимо жалко себя. Впервые в жизни. Никогда прежде у меня не возникало повода жалеть себя. Даже, когда умерла мама. Ведь у меня был муж, была большая семья, которая служила убежищем и опорой. Мне нечего было бояться – я не одна.
И вот теперь – одна? Есть сын… Но у сына своя жизнь. К тому же, он бывает дома всего два-три раза в год. А большая семья осталась на том берегу, где и мой муж… Ведь они всё знали и не защитили меня.
Близкой подруги нет – все свои свободные душевные силы и время я отдавала "большой" семье. Общения с Лилей, женой Гарика, мне хватало. Но… ведь она тоже знала… Как же теперь?.. Я больше не смогу смотреть ей в глаза…
Я проснулась от телефонного звонка.
Ромашка поднял трубку со стоящего на полу у кровати телефона.
– Да? … Да. … Да. … Не волнуйся и не жди. … Так получилось… Ты должен радоваться… Это я свинья?! … Не зли меня! Бай! – И он бросил трубку.
Телефон зазвонил вновь. Ромашка выдернул вилку.
– Это..? это..? – Я не знала, как назвать мужа.
– Это твой бывший. Попробуй-ка выпить чай.
– Нет… – Я опять разревелась. – Что мне теперь делать?.. Ромашка…
– Поспи. А потом выходи за меня замуж. – Голос его звучал глухо.
– Я ведь серьёзно…
– А я ещё серьёзней. – Он взял мою ладонь и прижал к губам. К своим красивым упругим и властным губам.
Мне показалось, что я засыпаю. Мысли путались с наплывающими картинками: тёмная комната вдруг превращалась в поле с ромашками, а я рукой ловила в тёплом ручье ускользающую бабочку.
Ей трудно давались взмахи крыльев в воде, и я вот-вот должна была её настичь. Но бабочка, в который раз, обдав мою ладонь струёй воды, уплывала и всё повторяла: я буль-буль тебя, я буль-буль тебя…
Мне было приятно это щекотание и забавны её слова, взбулькивающие под водой, хотелось улыбнуться, но никак не получалось…
Вдруг бабочка выпорхнула из ручья и громко заверещала в воздухе…
Конец ознакомительного фрагмента.