Младший научный сотрудник 7
Шрифт:
— Слушаю тебя, Петя.
— У меня небольшая проблема образовалась, — сообщил я, — по медицинской части.
— А что, сам-то ты себя вылечить не в состоянии? — удивился Молотов, — хорошо помню, как ты с той бластомой разобрался, до сих пор перед глазами стоит. Как она, кстати, носительница этой бластомы?
— Все хорошо у нее, — со вздохом ответил я, — пошла рецессия. Чего про меня никак не скажешь — как там в народной поговорке… сапожник ходит без сапог, а электрик сидит без света.
— Я понял, — судя по звуку Молотов на той стороне
Назвал профиль, он подтвердил возможность осмотра, сказал, кого вызвать с проходной, и я недолго думая сорвался с места на своей уже обжитой Волге ГАЗ-31. Как одолел расстояние до Мичуринского проспекта, даже не заметил. Меня там встретил сумрачный товарищ в белом халате и шапочке и провел на третий этаж.
— Тэээк, — сказал товарищ Молотов, увидев меня входящим в лабораторию, — что там Гиппократ говорил, напомнить?
— Врачу — исцелися сам, — вылетело из меня на автомате. — Но этот афоризм сейчас не работает… точнее работает, но в ненужную сторону.
— А это как? — заинтересовался он.
— Определяет, что у меня что-то не в порядке, а что именно, говорить отказывается, — пояснил я.
— Это бывает, — заметил Молотов, и в эту минуту дверь открылась и в лабораторию вошел товарищ Чазов.
— О, кто к нам пожаловал, — весело обратился он ко мне, — товарищ Балашов собственной персоной.
— Так точно, товарищ директор. — бодро ответил я, — поживешь с вами — научишься есть всякую гадость, как говорил товарищ Карлсон.
— Что случилось? — перешел он к делу.
— Был недавно в гостях у Джуны, — решил я расколоться до конца, — и сдуру попросил ее продиагностировать себя…
— И она нашла у тебя неизлечимый дефект, — продолжил эту мысль за меня Чазов. — Причем срок оставшейся жизни отмерила в 3 месяца, так?
— 6 месяцев, — уточнил я, — а в остальном все верно. Откуда знаете?
— Имел дело с Евгенией Ювашевной ранее, — рассеянно ответил он.
— Евгенией? — не понял я, — она вроде представляется как Джуна.
— Это творческий псевдоним, а по паспорту она Женя. Любит она народ пугать своими пугалками… так что там, говоришь, она у тебя обнаружила?
Я подробно пересказал все, что мне напророчила Джуна, после чего Чазов махнул рукой и сказал Молотову:
— Как обычно, по схеме номер два, — и вышел обратно в коридор.
— А что, — тут же поинтересовался я, — еще есть схемы номер один и три?
— Есть, Петя, — ответил Молотов, ласково глядя мне в глаза, — но вторая надежнее. Закрой глаза и расслабься, я тебе наркоз вколю.
Очнулся я оттого, что меня трясли за плечо…
— Уже все? — спросил я, пытаясь подняться с лежанки.
— Лежи-лежи пока, — осадил меня Молотов, сдирая резиновые перчатки, — минут пять-десять тебе сложно будет ориентироваться в пространстве.
— Все понял, лежу и не отсвечиваю, — покорился я, — диагноз-то когда огласите?
—
Бывали когда-нибудь в ситуации, когда над тобой подвешен топор? На тоненькой ниточке? Да и не топор даже, они в массе своей тупые, а лезвие гильотины, которое остро наточенное и наискосок такое. Если не, то могу сообщить — приятного в этом мало. Не сказать, чтобы совсем ничего приятного. Но я как-то сумел сдержать себя в руках и не раскисать раньше назначенного времени. Встал на ноги я через положенные десять минут — в стороны, конечно, водило слегка, но в терпимых пределах.
— Голова не кружится? — заботливо спросил Молотов, я покачал головой слева направо, — ну тогда идем, тут недалеко.
Чазов оказался свободен и мы быстро переместились из приемной в его необъятных размеров кабинет. Чай-кофе по случаю экстраординарных обстоятельств организовывать тут не стали, а перешли сразу к делу.
— Огласите приговор, Вячеслав Михайлович, — сказал Чазов своему подчиненному, а тот сразу вытащил из кармана листочек А4, сложенный вчетверо.
— Если коротко, Евгений Иванович, — начал доклад он, — то ни одного признака, указанного Джуной Давиташвили, подтвердить не удалось. А если совсем коротко, то ты, Петр Петрович, здоров, как бык… как племенной.
— Правда? — у меня с души упал камень размером с валун Синь-камень, что в Переяславе-Залесском. — Ошибки быть не может?
— Даю полную гарантию, — подтвердил Молотов, — ну если, конечно, пуститься во все тяжкие, неумеренно употреблять алкоголь и препараты, расширяющие сознание, тогда всякое может случиться. Но на данный момент все у тебя, Петр Петрович, в норме. Есть один моментик… — сделал он паузу.
— Рассказывайте, не томите, — подстегнул его я.
— С сердцем у тебя небольшие проблемы все же имеются, но это, похоже, врожденное.
— А какие именно проблемы? — стал настаивать я, а он взял и объяснил.
— Но по моим наблюдениям, — завершил свой спич Молотов, — такой дефект присутствует у трети мужчин Советского Союза.
— То есть оснований для паники нет?
— То есть да… в смысле нет — живи спокойно, Петя Балашов.
— С меня в таком случае причитается, — радостно ответил я, — в пределах разумного, конечно…
— Ладно, сочтемся, — махнул рукой Чазов, — а сейчас посмотри еще раз на мою болячку — не помешает.
На радостях я вылетел из элитной поликлиники, как пробка из шампанского, дернулся было к машине, но подумал и свернул к будке телефона-автомата. Так, две копейки у меня в кармане есть, набираем по памяти один номерочек…
— Алло, можно лейтенанта Ковалеву? — попросил я, там явственно чертыхнулись, но не послали… через минуту раздался знакомый голос.
— Лейтенант Ковалева слушает!
— Привет, — ответил я, — узнала?
— Петя что ли… — неуверенно сказала она, — мы же вроде расстались с концами.