Млава Красная
Шрифт:
– Едва ли, он в Варчевии, там вечно нестроение, – покачал головой Росский, – да и пока ещё доберёшься… Впрочем, нам до того дела нет. Приказ ныне действующего командира корпуса его сиятельства Леонтия Аппиановича, – Росский с трудом скрыл иронию, – остановиться и ждать подхода главных сил. Что ж, сие – в кои-то веки! – разумно. Сковать фон Пламмета, чтобы и носа из Анксальта высунуть не смог! А когда подкрепления подтянутся… мы с фон Пламметом по-иному поговорим.
Глава 13
Анассеополь
10 ноября 1849 года
1. Плац лейб-гвардии Кавалергардского полка
– …Кронидович
Значит, полного егорьевского кавалера и генерала от кавалерии Булашевича на Второй корпус. Да, что тут скажешь… Булашевич. Сын героя и сам герой. Как в пятнадцать годочков подхватил у мёртвого гренадера знамя, как зашагал рядом с отцом, так сорок лет и шагает под барабанный бой. Верен, честен, отважен, душа нараспашку, за Дунаем, случалось, целый полк на собственные деньги кормил, потому что казённые поставки опоздали; солдаты на Ляксандру Фанасьича молятся, прапорщики да поручики за ним хоть в огонь, хоть в воду, а старичьё качает головами да сетует, что таких нынче нет. И хорошо, что нет, потому что грудью на пушки войны не выиграть, её и раньше не булашевичи выигрывали, булашевичи, они стояли, где поставят, и умирали… Надо отдать им должное, честно и доблестно.
– Значит, Булашевич. – Вася Янгалычев словно мысли подслушал. – Сменяли кукушку на ястреба… Это точно?
– Точней некуда, – хмуро бросил Орлов. – Рескрипт подписан, князь уже в Бережном дворце сидит. Если ни бог, ни чёрт не выручат, послезавтра отбудет.
– Что так долго? – удивился Василий. – Ерой, самому Александру Васильевичу подобный, должон навстречу супостату намётом через буераки скакать.
– Подкрепления велено собрать и проводить, – хмуро пояснил военный министр. – Сверх того, что я тогда предлагал… Помнишь, Никола? Когда накричал на нас…
Тауберт помнил. Как и отставку Булашевича, не принявшего веры василевса в стрелковые батальоны, веры, разбившейся о неудачу югорцев.
– Значит, теперь пуля у нас опять дура, а штык снова молодец… – вполголоса произнёс Николай Леопольдович. – Кого хоть посылает?
– Как и сказал – кавалергардов с конногвардейцами. Севастиан с Конным своим отправляется… Гвардейскую конную артиллерию. Лошадей велено взять вдвое против штата, все конюшни пустые стоят. За ними следом лейб-егеря, а потом фузилёры.
– Так они ж пехота! Не успеют…
Орлов мрачно промолчал.
– Значит, думает, что успеют и понадобятся, – заключил Василий Васильевич, ни на кого не глядя.
– Вот именно. – Орлов привстал в стременах, обведя глазами придавленный тучами плац, словно на нём замерли блистательные кавалергардские шеренги. – Из казарм по домам до похода велено никого не отпускать, окромя как к лежащим на смертном одре родителям да жёнам-роженицам, буде такое случится.
– Этого ещё не хватало, – буркнул уже неделю как разочарованный в ливонской затее Янгалычев. – Сам-то хоть не едет?
– Хотел, – каменным голосом сообщил Орлов и замолчал. Как ему удалось унять государя, оставалось лишь гадать. Разве что напомнил о столичных заговорщиках… Хорошо они всё-таки здесь живут. Шеф жандармов тайно лезет в дела воинские, военный министр стращает василевса карбонариями, один Васенька Янгалычев что думает, то и говорит. Правда, не супруге.
– Лейб-егеря, да фузилёры, да конногвардейцы с кавалергардами, да Булашевич – ой, лышенько, как у нас во степях сказали бы… – Янгалычев, придержав разнервничавшегося на пару с хозяином Бея, ответил на приветствие гвардионского подполковника. – Ляксандра Фанасьич саблей как размахнётся, как поведёт прямо на пушки да на штуцерников… И конец корпусу, начало маршу или вальсу… «Капказские звёзды» уже поются, а теперь, не приведи Господь, случится «Млава красная». От кровушки.
– Да, – Орлов резко, словно отдавая кому-то незримому последние почести, наклонил голову, – павших геройской смертью ещё эллины любили. Умер красиво, и неважно, что дела не сделал, мёртвые сраму не имут… А что пользы в том маловато, то композиторам с поэтами да прапорщикам с корнетами не объяснишь.
– Прапорщикам с корнетами то без нужды, – не согласился Янгалычев, – а вот генералам знать надобно. Верно говорю, Никола?
Николай Леопольдович пожал плечами и ничего не ответил. Три коня, гнедой, вороной да серый в яблоках, вышагивали по прибранному плацу. Три бывших кавалергарда совершали послеобеденный моцион. И говорили. Открыто, не таясь. С кем и поговорить, как не со старым другом под Божьим небом…
– Ты хоть спорил? – угрюмо осведомился Василий Васильевич. – Или под козырёк, кругом через левое плечо?
– Понимай как хочешь, – огрызнулся Орлов. Рассказывать о приватной беседе с государем военный министр явно не желал.
– Говорил, – удовлетворённо протянул Янгалычев. – И я говорил и был послан много далее Млавы.
Они опять были почти вместе. Почти, потому что согласие по делам млавским не отменяло разнобоя в главном. Для Янгалычева превыше всего был государь да чтоб Держава на супостатов погрозней смотрела, Орлов тянул куда-то вперёд, к конституциям да реформам, Тауберт… Пожалуй, главным для него был порядок и всё-таки василевс. Друг по Капказу, на чьих плечах столько, что никому более не поднять. Даже с конституцией.
– Я просился на Корпус заместо Булашевича, – прервал молчание Сергий Григориевич, – не пустил. Про югорцев же даже слова сказать не дал. Обида у него на них, такая обида, что не слышит ничего и не видит, – злость, что обманулся, глаза застит.
Сергий был прав, притом не знал он, отчего разошёлся Арсений Кронидович с Катенькой Аргамаковой, а ведь похоже вышло. Услышал дурное, поверил легко и отвернулся. Потом очнулся, да поздно было – Севастиану второй год шёл, а Катеньку, чтоб глаза не мозолила, родители замуж аж в Сербию сплавили. Да, батальон – не невеста, а корпус – тем более, только назначение Булашевича родилось из отчаянной обиды государя на югорцев. А неназначение Орлова – из правоты военного министра и вряд ли осознанной досады Арсения Кронидовича уже на это. Булашевич исправит всего лишь ошибки Шаховского и трусость Сажнева, Орлов – ошибки василевса… Те самые, что Сергий желал предотвратить, впутываясь в мятеж. Теперь оба в одной упряжке – хозяин земли русской и бывший заговорщик, но друг другу они не забыли ничего.
– Булашевич Пламмета в конце-то концов одолеет, с этакими-то силами, – резко, будто коня, повернул беседу Орлов, – даже если к нему из Кралевца хоть и целая дивизия подтянется… Больше Иоганн не даст, неприкрытой войны он пока ещё трусит, иначе бы бедняга Шуленберг про согласительные комиссии канцлеру не зачитывал…
– Помню я того Пламмета, – слышать о бывшем друге Сашке Шуленберге Янгалычев явно не желал, – и по Хотчине, и по Зульбургу. Рубака был знатный…
– Булашевич немногим хуже, – вступился за ероя Орлуша. – Как говорится, «штыком давить» князь умеет. И да, не Шаховской, не растеряется, не побежит. Будет драться, сам батальоны в атаку поведёт. Только сейчас обоим не рубиться надо, а соображать. Пламмета, мил-друг Васенька, я не хуже твоего помню, говорено с ним изрядно в бытность его анассеопольскую. Пруссак сей полагает о себе немало, но больше на Ляксандру Фанасьича похож, чем на Буонапарте. Шаховского он, конечно, разнёс лихо, но уже на Федьке Росском зубы обломал; это даже из рапорта при всех его странностях ясно… Никола, когда твой бульдог отпишется наконец?