Млечный путь

Меретуков Вионор

Ребенок выжил. И я остался с этим ребенком, как говорится, на руках. Сначала я растерялся. Прижимая мальчика к груди, орущего, плачущего, мокрого, я не чувствовал себя его отцом. Ребенок был теплый, мне показалось, что я прижимаю к груди щенка. И тут ребенок затих. Он сделал какое-то едва уловимое движение. Это решило все. И навсегда.

На столе лежало колечко с зеленым камнем. Сын да это колечко — вот все, что осталось от Риты. Я был ее любовником. Не первым, не десятым и даже не двадцатым. Но — последним. Было чем гордиться. А она так и не увидела бушующего океана.

Глава 54

Прошло пять лет.

В Мушероновку я поехал с сыном. Приехали утром, стояла ранняя осень, и солнце еще грело по-летнему. Задержались на платформе, провожая глазами уходящую электричку. Когда-то я любил поезда. Пусть и Илюша полюбит. Я взял его за руку. Вышли на привокзальную площадь. Над площадью клубилась розовая пыль. Притормозили у магазина, из открытой двери которого пахнуло ржаным хлебом.

Пересекли шоссе, и вот она, дубрава, знакомая с детства. Если умирать, то здесь. Или чуть дальше, у колокольни с крестом на макушке. С покоем в душе. Впрочем, покой, как и смутную грусть, облагораживающую душу, а также блаженное томление духа надо не только баюкать в себе — их требуется заслужить. Или завоевать.

А что, если самого себя приколотить к кресту? Будет ли это святотатством? Или станет религиозным подвигом? Приколотить себя к кресту… Вколачивать в себя, в свою плоть гвозди — задача, не простая даже для мазохиста. Да и без помощника с этим делом, требующим сноровки и самоотвержения, не обойтись: я правша, прибив к кресту левую руку, чем я буду вколачивать гвоздь в правую? Лбом? Наверно, лучше попросить кого-нибудь, какого-нибудь случайно подвернувшегося отзывчивого прохожего с молотком и гвоздями под мышкой, оказать мне такую услугу.

Мы брели по лесной тропке. Вокруг ни души. Отзывчивые прохожие не попадались.

Я шел и дивился. Мне казалось, что дубы стали ниже ростом, а я вырос сам, став сказочным великаном, и попал в волшебный игрушечный лес, где щебетали разноцветные птахи и прятались под деревьями мохнатые зверушки.

Мы сошли с тропинки и углубились туда, где был гуще молодой лес, состоявший из дубняка и зарослей орешника. Я выбрал место между двумя кустами, сорвал гроздь поспевающих орехов и сел на траву. Притихший Илюша сел рядом, прижался ко мне и потерся носом о мое плечо. Дышалось легко и свободно, хотелось вобрать в себя весь лесной воздух и не выпускать его из себя, пока он не пропитает голову и сердце.

Осень все же давала о себе знать: в воздухе бродили пьянящие запахи прелой листвы и пожухлой травы. Мне казалось, что пахнет дорогим трубочным табаком.

А ведь жизнь, черт возьми, прекрасная штука! Моя жизнь встроена во время, которое неуклонно движется из прошлого в будущее, не делая остановок в настоящем. И зря я так непочтительно отзывался о времени, пытаясь подверстать его под свои убогие представления о будущем, прошлом и настоящем. Время не электричка. У него свое расписание. И не мне его менять.

Мои ставшие привычными размышления о собственной смерти были в одночасье сметены вдруг возникшим страстным, всесокрушающим желанием жить. В последние годы чужие смерти сильно влияли на мои размышления о моей собственной смерти. Они не могли не влиять.

Мне не забыть, с каким удовольствием я убивал мерзавцев, погасивших небесный свет в глазах безногой мадонны. Особенное наслаждение я получал, когда выкалывал одному из них глаза. Я уже тогда понимал, что это за пределами нормы, что я превращаюсь в садиста, но ничего поделать с собой не мог. Я удивлялся самому себе, я не предполагал, что способен на такую мерзостную бесчувственность. Смог бы я сейчас проделать все это вновь?..

Паперть перед церковью Святой Женевьевы и Люнебургская пустошь. Попробую найти их в Мушероновке — если не пустошь, то хотя бы паперть. Упаду на колени перед священником, напрошусь к нему в гости, может, он растолкует мне, в чем смысл жизни.

А что, если приснившийся мне распятый Иисус не иллюзия, а страшная реальность, и он до сих пор изнывает от жажды и смертной тоски? Я шел и боялся, что увижу нежного юношу, почти мальчика, всесильного и беспомощного Иисуса, приколоченного шестидюймовыми гвоздями к зеркальному кресту.

…Мы сидели в горнице дома отца Леонида, настоятеля храма Рождества Пресвятой Богородицы в селе Мушероновка, и пили чай.

Вот и состоялась наконец моя встреча с действующим представителем церкви. Когда-то я мечтал об этом. Со временем мой пыл поутих. Я сам нашел ответы на многие вопросы — без участия церкви. А те вопросы, на которые не нашел ответа, постепенно сами собой заблудились в закоулках памяти и потеряли для меня остроту. Посмотрим, как будет разворачиваться наша беседа.

В соседней комнате на широкой деревянной скамье, укрытый пледом, спит Илюша. Его сморили впечатления, которые он не будет вспоминать, пока длится детство, но которые вспомнит, когда постареет.

Дом, вернее, просторная изба-пятистенок, был построен недавно, и в нем еще пахло масляной краской, сосновой стружкой и смолой. Несмотря на то, что за порогом ярко светило и грело солнце, в доме было прохладно, и поэтому в камине за чугунной решеткой тлело березовое полено; полено изредка подергивалось крошечными язычками пламени, и от этого становилось тепло не только в комнате, но и на душе. Горница производила впечатление городской гостиной. Все свидетельствовало о том, что деревенский батюшка не чужд умеренной роскоши: украшением горницы были картины на библейские сюжеты в лепных рамах, хрустальная люстра и потертый персидский ковер, которому именно из-за потертости цены нет. Недурно он тут обустроился на мои деньги. Я нигде не увидел иконостаса, и это показалось мне странным, впрочем, это дело вкуса, и не мне с моими грехами лезть в быт и дела церковнослужителя.

— А правильно вы решили поменять крест, Илья Ильич, — сказал отец Леонид. — Правильно. Церковь не балаган. И какому идиоту пришло в голову устанавливать зеркальный крест? — неосторожно осведомился он.

— Какой привезли, такой и поставили, — хмуро пробурчал я. Не стану же я ему признаваться, что идиот этот я. Да, идея установить на церкви зеркальный крест принадлежала мне. Я и сам не знал, зачем я это сделал, наверно, для того, чтобы крест сверкал на солнце и был виден издалека. А почему теперь я решил его сменить? Может, потому что в деревянный крест легче вбивать гвозди?