MMIX - Год Быка
Шрифт:
Есть и другие яркие образы. Например, Аркадий Аполлонович Семплеяров. Заслужил известность тем, что публично потребовал немедленного разоблачения фокусов Фагота с обманными червонцами. Что касается самих свалившихся с потолка червонцев, то тут нет никаких особых сомнений. Хотя после удаления Горбачёва от руководства Варьете было несколько случаев выпуска «ценных бумаг», оказавшихся на поверку фантиками, – например, билеты МММ или облигации ГКО. Но всё же лишь одна такая «ценная бумага» имела номинал 10000 неденоминированных рублей, то есть десятка, червонец по нынешнему курсу. Даже цвет бумаги и тот совпадает. Кроме того, лишь «ваучер», он же приватизационный чек не покупался за наличные, а был бесплатно роздан всему населению. И только он обладал такими чудесными свойствами,
Так что, опознав магические фаготовские червонцы как чубайсовские «ваучеры», мы легко обнаружим реального прототипа товарища Семплеярова. Впрочем, слово «прототип» не очень подходит к лицу, родившемуся лет на десять позже литературного героя. Как же нам тогда называть вице-президента Руцкого: «послетип» или просто «тип»? Именно Руцкой весной 1993 года требовал разоблачения аферы с приватизационными чеками и тут же был разоблачён в качестве иностранного шпиона, связанного с русской мафией, и ещё в чём-то в этом же роде. Так что линия фарсового сюжета совпадает до деталей типа: «Приятный звучный и очень настойчивый баритон послышался из ложи №2». Совпадение тембра здесь не так важно, как тот факт, что вице-президент – это действительно позиция «номер два». Или, например, столь же бесполезный, как и Акустическая комиссия, «Центр аграрной реформы» Руцкого тоже располагался на Чистых прудах.
Если среди «послетипов» нами замечены Горбачёв с Руцким, то должен быть и Ельцин. Финдиректор Варьете сразу становится кандидатом номер один, поскольку по ходу сюжета превращается в седого старика. Но можно вычислить его и иным, более надёжным путём. Фамилия Римский указывает на параллель с Пилатом, который был иноземным наместником, ненавидимым народом Иудеи. А разве Ельцин не был наместником Запада?
Что касается взаимоотношений Римского и Лиходеева, то они довольно точно отражают противоречия между Ельциным и Горбачёвым. С одной стороны, Римский мечтает, чтобы Стёпу задавило трамваем как Берлиоза. Но когда Лиходеев оказывается в Форосе, осторожный Римский рассылает телеграммы в поддержку Стёпы, и берёт руководство политическим Варьете на себя. Любопытна и как будто подсмотренная Автором деталь, что в конце своей сюжетной линии финдиректор ради личной безопасности сдаётся не кому-нибудь, а ленинградским, питерским чекистам. Однако до этого на Римского было покушение со стороны ближайшего соратника, обратившегося в вампира. В этом смысле нам есть из чего выбрать: Ельцина, как минимум, трижды пытались отрешить от должности депутаты, но каждый раз судьба спасала наместника. Впрочем, для разоблачения Варенухи нужно бы сначала растолковать образ Геллы в контексте нашего политического театра.
А вот, например, с буфетчиком Соковым и раньше никаких проблем не было. Лично я ещё лет пятнадцать назад заметил его необыкновенное сходство с мэром Москвы. Но после того как Лужков появился на публике с травмой головы, и вовсе сомнения отпали. Попробуйте мне назвать ещё хотя бы одного публичного политика с расцарапанной лысиной, и чтобы в его ведении было общественное питание столицы, да ещё при этом никто не сомневался, что чиновник в скромной кепке на самом деле является подпольным миллиардером.
Установив личность «типа» для буфетчика Сокова, можно догадаться, например, о каком киевском дяде идёт речь в той же главе 18 «Неудачливые визитеры», где оба – Соков и Поплавский наносят визит в «нехорошую квартиру». Причём экономист Поплавский намерен не просто посетить, но и поселиться в комнатах Берлиоза. Конечно, в этом повороте можно усмотреть и широкий смысл, когда место советской гуманитарной науки в качестве властителей дум пытались занять провинциальные экономисты. Но каждому коллективному образу, как правило, в политическом театре находится исполнитель соответствующей символической роли.
Правда, в реальности известный экономист, желавший занять место и Берлиоза, и Лиходеева, был родом из Львова, а не из Киева. Одно время он действовал в политике в связке с мэром Москвы. Однако, в результате вмешательства Азазелло, который, разумеется, является коллективным образом спецслужбиста, экономист Максимилиан Поплавский получает от ворот поворот, превратившись из амбициозного и активного деятеля в осторожнейшего прагматика. Не такая ли метаморфоза произошла с Григорием Явлинским в конце 1994 года, когда президентская служба безопасности провела операцию под условным названием «мордой в снег»? Кстати, среди пострадавших от Азазелло в главе 18 числится ещё курица, лишившаяся последнего средства передвижения. Хотя будь Автор чуть внимательнее при изучении скрытого плана, то вместо курицы должна быть другая птица. Но тогда была бы нестыковка с бытовыми деталями во внешнем слое сюжета. Всё-таки целого жареного гуся в чемодане никто обычно не возит.
В общем, накопилось уже достаточно совпадений и смысловых рифм, чтобы обратить внимание читателей ещё на одну неприметную деталь в самом конце 18 главы. Известно, что этот эпизод в кабинете профессора Кузьмина Автор вставил в Роман в самом конце работы, когда получил от врачей подтверждение о скорой смерти. Было бы странно, если в такой момент Булгаков озаботился чем-то несущественным, просто карикатурой на врачебную практику. И что же нам пишет Автор, находясь практически на смертном одре? Он рисует нам паскудного воробышка, который успевает нагадить в чернильницу и разбить клювом стекло на фотографии. Образ, что ни говори, запоминающийся. Особенно вот это: «взлетел вверх, повис в воздухе, потом с размаху будто стальным клювом ткнул в стекло фотографии, изображающей полный университетский выпуск 94-го года, разбил стекло вдребезги и затем уже улетел в окно».
Я извиняюсь, но вот это точно враньё! Автор что, птичек никогда не видел? Если воробышек повис в воздухе, то уж никак не получится потом с размаху. Это только, если птичка нужна для маскировки руки кукловода, самого Автора, пытающегося ткнуть нас носом в нечто важное. И что же там такого интересного для нас, кроме указания на 94-й год выпуска? Заметьте – не на 1894 год, а просто на 94-й. То есть и на 1994-й тоже.
Вот честное слово, лично я заметил это указание Автора на точное время действия лишь после того, как разгадал общий секрет экономиста Поплавского и буфетчика Сокова. Однако заметим, что этим указанием времени оканчивается не только глава, но и первая часть Романа. То есть предшествующие события в нехорошей квартире от пробуждения Лиходеева и вплоть до визита буфетчика, а также события в Варьете и вокруг него составляют единый смысловой слой. Нужно так понимать, что эти события как-то должны были предуготовить последующие события, связанные с Маргаритой и возвращением мастера.
Этот скрытый смысл нужно будет ещё обдумать, а пока заметим, что именно в 1994 году произошёл всплеск нового интереса к Роману. Все три попытки символического толкования, от которых мы оттолкнулись, были в своих первых версиях написаны в 1994 году. В том числе статья в приложении к «Новой ежедневной газете» в мае 1994 года, где впервые была высказана гипотеза о визионерстве Булгакова, предвидении им будущих событий. Почти все примеры «послетипов», кроме Поплавского взяты именно оттуда. Добавлю, что моё отношение к Роману и Автору изменилось тогда же, в 1994 году, а вместе с этим под влиянием Воланда – и моё мировоззрение. Хотя правильнее будет утверждать, что и новый взгляд на мир, и новый интерес к Булгакову имеют своей причиной предшествующие 1994 году бурные события на сцене нашего политического театра, включая развал Союза, мошенническую приватизацию и расстрел Белого дома. Поэтому в некотором смысле нельзя не признать особый вклад нашего политического Варьете в процесс научного познания природы человека.
Разумеется, приведенные выше примеры далеко не исчерпывают список совпадений и интерпретаций, связанных с 1990-ми годами. Но чтобы более полно расшифровать сюжеты этих глав, нам нужно понять скрытую природу мистических персонажей – таких, как Бегемот или Азазелло.
25. Маски политического театра
Довольно успешное истолкование первой главы, как и образов «романа в романе», уже потихонечку приучило нас к одной важной идее. Действующие лица нашей сатирической драмы суть не просто коллективные образы, а объективно существующие в глубинах психики людей духовные сущности, которые сосуществуют и борются друг с другом за влияние на личности людей. Каждому сообществу – профессиональному сословию или же городу присущ некий автономный дух, обитающий в каждой личности из этого сообщества. Так что границы, определяющие социальную структуру, пролегают не между людьми, а внутри каждой личности. Достаточно очевидно, что источником универсальной идеи, «зерном истины», из которого вырастает эта аксиома, послужила христианская идея церкви как собрания людей, объединённых присутствием в их личности Христа.