Мне 14 уже два года
Шрифт:
Бывает, одна дурацкая мысль прицепится и никак ее не выгнать. Мысль в этот раз была такой: «Этой – ни за что, ни за какие деньги, ни-ког-да!» Если открутить немного назад, залезла она в голову вот почему.
Нашей классной оказалась вертлявая дамочка в поулпрозрачной блузке и с огромным разрезом на юбке. Театрально окунув лицо в наваленные на стол букеты, она призывно обвела класс взглядом и выдохнула:
– Милые мои… Как же я соскучилась!
После пламенного приветствия настала моя очередь.
– И
– Дуремара Пияз!*
Одноклассники грохнули. Классная вопросительно смотрела на меня. Когда все отсмеялись, я встала и поправила:
– Доремира. Доремира Нияз. Можно просто – Мира. Там, наверное, опять неправильно написали.
– Извини, моя девочка, – смутилась классная. А можно узнать, почему у тебя такое имя?
– Моя мама – украинка, папа – казах. Родственники долго спорили над именем, а потом, – я пожала плечами и улыбнулась, – решили придумать свое. В честь дедушки-композитора. (То, что «на мою голову», я давно не добавляю даже мысленно – привыкла, и мое имя мне действительно нравится. А каждый реагирует в меру своей испорченности.)
– Да-да-да, чудесно, – затараторила учительница. Чудесное имя. Бывают и более странные имена. А фамилии, фамилии! Так, например, со мной в университете училась Майра Телекабель. Казалось бы – откуда в степи телекабель? Между тем, оказывается, при переписи населения переврали имя ее деда, его звали Тлеукабыл, и получилась такая ерунда… Тут классная осеклась и посмотрела на меня. В тишине кто-то отчетливо прошептал:
– Дуремара Телекабель… Жесть…
– Но, надеюсь, ты будешь хорошо учиться, – чтобы как-то замять, свернула с темы классная.
Урок пошел своим чередом, а я сидела и думала про батик с цветами: ««Этой – ни за что, ни за какие деньги, ни-ког-да!»
На перемене подошли девочки. Мы познакомились, и они сказали, что классная у них дура, и дура она классная, то есть высшей пробы, и ничего уж тут не поделаешь. Булатик про нее стихи сочинил, она узнала, так школьное собрание устраивали, такой шум был!
– А что за стихи?
Подозвали «Воробья в очках». Булатик, предварительно оглянувшись, выдал рэп с подвыванием:
«Дети! Я вас
Всех! Люблю!
Мне сдавайте
По рублю....» – тут он лихо крутанулся на пятках.
– А почему по «рублю?»
– Ну, «тенге» был бы не в рифму. Но можно придумать!
– Хватит, напридумывался! – одернула его очень крепкая и смуглая девочка по имени Фарида. – И вообще: иди уже отсюда, выступил – и иди, а то опять пацанам все расскажешь, трепло малолитражное.
Булатик изобразил Фариде кое-что на пальцах и упорхнул, не дожидаясь пинка.
Потом меня спрашивали, где я живу, кем работают и сколько зарабатывают мои родители, есть ли у меня родные братья, братишки, сестры и сестренки и что мне больше нравится: Linkin Park или Tokio Hotel, была ли я в Турции и в «Связисте»**, ну и, конечно – хочу ли я стать моделью и есть ли у меня парень…
После уроков Фарида сказала:
– Знаешь, у нас тут свои дела. Ты, если что, готовься. Я на всякий случай, конечно… Но сегодня не было Светки.
* пияз – в переводе с казахского – лук
** «Связист» – популярный подростковый лагерь в окрестностях Алматы
Глава 3. Второе сентября
«Э-эх, дороги, пыль да ту-уман!» – обожаю, когда папа поет. Его голос густой и бархатный, как вечернее небо.
Никак не соберусь записать папины песни. Вроде, чего проще? Ну, да, «чего проще», если папа с мамой в Астане, а ты за тысячу километров от них трясешься в автобусе, уворачиваясь от дурацкой петли на поручне, которая, вроде, висит для удобства пассажиров, а на деле так и норовит долбануть тебя по башке. Уже час с лишним еду, а в прежнюю школу пешком ходила –за пять минут! Ещё и постоянно опаздывала, потому что не торопилась. Эх, не ценила я своего счастья!
Родители долго думали, ехать им, или нет. Но потом все-таки решились: зарплату предложили в Астане хорошую, а три месяца в разлуке со мной – это не так и много, можно потерпеть. Зато потом красиво обставим новую квартиру и все-все там у нас будет, чего только захотим. Но без родителей оказалось жить не так уж весело. Конечно, никаких тупых нотаций типа: «Учись, жизнь жесткая, потом будешь обижаться, что мы тебя не заставляли! и т.п.», но ведь и приласкаться не к кому.
Однажды мы с Динкой обсуждали, почему у всех такие скучные, жутко правильные и неинтересные родители. Нет, они, конечно, замечательные, и любимые, но какие-то… как роботы, что ли. «Ты поела?» – «Поела» – «Оделась тепло?» – «Тепло» – «Мы уходим, никому не отпирай, спрашивай «Кто?» – «Да, папа.» – «А ты воду-свет-газ проверила?» – «Да, мама.» ЗОМБИ-КОНТАКТ.
И, насколько я понимаю, вся их жизнь в том и состоит, что они родились, ходили в садик и съедали там всю кашу, и не боялись Деда Мороза, пусть даже он был толстый, грудастый и с голосом поварихи. Потом они хорошо учились в школе, не прогуливали физкультуру, собирали макулатуру и металлолом, а потом поступили в институт, и там тоже хорошо учились, а потом встретились, поженились, пережили бандитскую перестройку. Прошли годы, и потом у них наконец родилась долгожданная и единственная я. Какая скука. А где чувства, страхи, сомнения, провалы?
Тупое животное существование, уж простите, мамочка с папочкой.
А Динка мне тогда так сказала: «Они все скрывают. Самые таинственные люди на свете – это наши собственные родители. У них много чего было – только рассказывать это нам непедагогично. Я вот, – говорит Динка, – чтобы узнать, кто такая моя мама, подслушиваю ее разговоры с подругами. Конечно, я и так ее знаю, но вот какой она была ра-а-аньше – ни за что она мне не расскажет. А она, оказывается, первый раз поцеловалась в пятнадцать лет, а еще ее из университета отчислили за что-то – а мне она говорит, будто все в порядке, и она закончила…»