Мне 14 уже два года
Шрифт:
Ну, может, это Динкина мама такая. Вообще она мне кажется не слишком скучной. А вот моя мама кристально, прозрачно, исключительно обыкновенная. Как можно так жить? Я бы не хотела.
Ну, вот, и теперь я с бабушкой.
Бабушка обо мне заботится, и мы с ней разговариваем. Бабушка очень много знает всего. Чего не спросишь – выдает не хуже Википедии. Будто у нее в голове огромная библиотека. Но представьте себе – можно ли приласкаться к библиотеке? Нельзя, потому что там наверняка есть нудная книжка, где сказано: «Бабушки! Не позволяйте своим внучкам лезть к вам с «обнималками-целовалками», потому что тогда внучки…» Даже не знаю, что тогда… Может, «сядут вам на голову»? Или «перенесут на вас свои микробы»? В общем, к моей бабушке не поластишься – она этого не одобряет.
А маму с папой я увижу только на осенних каникулах.
Достала эта дорога! Когда вырасту, не буду ездить в автобусах. Я хочу стать художницей. Тогда можно не торопиться на работу, не отчитываться ни перед кем. Художники делают, что захотят. Про них говорят: «Творческую личность надо оберегать!»
Еще я люблю представлять, как стану мамой. У меня будет такая маленькая прикольная дочка, и я ей стану разрешать все то, что родители запрещают мне. А еще мечтаю о том, каким будет мой парень. Представляю наше первое свидание и даже первый поцелуй. Но это пока мой секрет!!!
Занятия начались с английского. Посмотрела на свою группу: эта половина класса вроде нормальная, мальчишки при девочках не матерятся. а в учебнике новом – легкотня. Мы пели песни, и всем англичанка поставила «пятерки». Сказала – в честь нового учебного года.
А вот перед историей, когда класс воссоединился, меня встретило дикое ржание. Уже не один, а несколько пацанов метнулись под ноги, изображая рабов. При этом они орали дикими, как у котов, голосами:
– Фотосессия! Перезагрузка! Арсен, все для тебя!
– Придурки! – высокий парень с косо подстриженной черной челкой рассмеялся.
Я ничего не поняла, а спросить постеснялась.
Перескочившая прямо на уроке за мою парту Фарида стала шептать в ухо так горячо, что я половину не понимала и все время переспрашивала, но все равно долетали только обрывки:
– … а наша «англичанка» говорит: «Отдай немедленно, ты бы еще саму эту подругу с собой привел…» – (дальше неразборчиво) – Арсен отвечает … (опять неразборчиво) «… и вообще – это не подруга, отдайте, Вы не имеете …».
– Что он, не расслышала?
– Блин, да стал требовать твою фотографию назад, вот что! – потеряв терпение, проорала Фарида на весь класс. Кто-то из учеников опять засмеялся. Арсен показал Фариде кулак и… И улыбнулся мне. А улыбка у него оказалась такая – будто гирлянду включили. Я почему-то сразу про Новый год вспомнила. Арсен – он не только ртом, он еще глазами улыбнулся. И от этого стало тепло-тепло.
– А… А откуда у него моя фотография?
Ответа я не услышала. До того мирно объяснявшая что-то историчка вдруг так быстро подскочила к нам, что Фарида даже пискнуть не успела. Но досталось не ей. Историчка за рукав потащила меня через весь класс!
– А теперь, голубушка, поболтай-ка у доски!
Я молчала. Если честно, просто испугалась.
– Давай-давай, столько красноречия было, где оно? Поделись с классом!
Я молчала.
– Ну, хорошо. Может, повторишь, о чем я сейчас рассказывала?
Ответить было нечего, и я опять честно промолчала.
– Ты что, глухонемая?! Или не в себе, может? Хоть как тебя зовут, скажи!
Я чувствовала, что происходит самое страшное – язык отказывался служить, и все вокруг становится, как в тумане. От исторички исходила злая энергия, парализовавшая меня. Будто передо мною стоял робот-завоеватель. Лоб начал пылать, и я, казалось, потеряла способность разговаривать вообще.
Тут в наступившей тишине раздался чей-то ироничный голосок, который я раньше не слышала:
– А это, Софья Сергеевна, наша новенькая. Дуремара она.
Класс загудел, но училка схватила указку, страшно грохнув ею по столу:
– Тихо!
И, обращаясь ко мне, как к пустому месту, бросила:
– А с тобой мне уже все ясно, красотка. Портновская культура… Садись.
Фарида под шумок смылась на свое место. Вот и случилось именно то, чего я боялась. Какой позор! И все видели – я стою и ничего не могу сказать. Как последняя курица. К тому же красная. Правда, блондинкой не назвали, но то, что я услышала, еще хуже. Дуремара… Теперь будут дразнить этой Дуремарой вечно! Зачем меня перевели в эту школу, доучилась бы в старой! Сегодня же позвоню маме, попрошу уговорить отца. Не буду я здесь учиться!
Я постаралась сделать так, чтобы историчке не было меня видно, и изо всех сил боролась со слезами. Еще не хватало разреветься перед всеми! Глотая слезы и еле высидев урок, схватила сумку и ринулась к выходу. Тайм-аут необходим – хоть немного прийти в себя после такого позора.
Ноги несли подальше от школы, но возвращаться к бабушке рано. Эту часть города я знаю совсем плохо. Вот и посмотрю, что здесь есть. Только бы не заблудиться! Забрела в парк, села на скамейку. Устав переживать, стала думать про всякую ерунду. Тоже мне, осень! На улице жара, листья зеленые все, вон очередь за мороженым, малышня на площадке резвится. Все такие яркие, как конфетки. Папа как-то говорил, что в нашем городе машин в два раза больше, чем детей. От нечего делать я стала представлять рядом с каждым малышом по два автомобильчика. Машины получались тоже веселые и разноцветные.
– А почему мы такие грустные? – запахло табаком и рядом плюхнулся какой-то тип с чёрными усиками.
Я чуть не подпрыгнула. Опять! Ненавижу! Ко мне уже четыре раза приставали, и дважды – именно с этим идиотским вопросом. Вот зачем вообще пристают? Нормально знакомиться, что ли, нельзя? Все настроение испортил!
Я молча встала и, не глядя на типа, быстро пошла прочь.
– Ой-ой, какие мы гордые, – крикнул он вдогонку, но догонять, слава богу, не стал.