Мне больше не стыдно быть собой
Шрифт:
Чуть позже я оказалась в кабинете районного отделения милиции, где меня засыпала вопросами какая-то следовательница: «Сколько тебе лет? Где живешь? Учишься? Работаешь? Кто родители?»
Почему-то про возраст я ответила тогда: «Двадцать пять лет».
Деловая симпатичная брюнетка с глазами примечательного сапфирового цвета старательно и сурово нахмуривала черные брови и что-то записывала. На столе стояла коробка с картинкой из трех слонов и надписью «Индийский чай». Закипала вода в стеклянной банке с кипятильником. Бутерброды с докторской
Она трудилась во имя справедливости закона, создавая вид сильной и бесстрашной. Я смотрела на этот образ строгой женщины в форме и вновь «видела»: молодая внешне, пугливая и опустошенная внутри.
«А как же иначе! – подумала я. – Обстановочка еще та, милицейский участок все-таки. Вдруг увидят в ней ту самую пугливую девочку и узнают ее страшную тайну. Ведь она вообще не на своем месте. Может, она даже хотела танцевать, но строгий папа – генерал предопределил ее будущее».
– Света! – услышала я знакомый голос и отвлеклась от своих мыслей.
Пришла мама. Она растерянно посмотрела на меня. В ее глазах стояли слезы. Я молча встала и последовала за ней.
Дальше историю своего прошлого я бы назвала выбором без выбора или забвением в кромешном аду.
Глава 3. Две с половиной смерти
А что такое ты, моя душа?
Явись ко мне в родном обличии.
Я приближаюсь к нашей встрече не спеша,
Боюсь спугнуть всю глубину величия.
Иногда, когда мы не можем выбирать жизнь, ее выбирают за нас. И этот выбор порой полностью меняет все. Кто это решил – Бог, духовные законы, Вселенная или квантовая физика – ответить сложно. Есть моменты, которыми мы не можем управлять.
Когда мой мозг и психика выдали такой неожиданный финт, который я описала в предыдущей главе, то сделать выбор, как с этим поступить, я не смогла. Его сделали за меня.
Запись вторая
8 марта 1997 года. Международный женский день. После я много лет не могла праздновать его по-настоящему радостно – перед глазами всегда стоял весь ужас прошлого. Это была ноющая боль в груди, что никак не выходила за пределы памяти.
К нам пришел какой-то мужчина в белом халате и зашел в гостиную. Я с ног до головы осмотрела его. На вид лет тридцать – тридцать пять. Высокий, светлоглазый, в очках. Будто мода такая у врачей – если ты не в очках, значит не такой уж и профессионал. Он тоже внимательно посмотрел на меня и представился:
– Светлана, меня зовут Сергей Геннадьевич Карелов.
– А что вы здесь делаете, многоуважаемый Сергей Геннадьевич? – с ухмылкой спросила я.
Мне казалось, что все это шутка. Что кто-то таким нетривиальным способом хочет поздравить меня с праздником. Не дождавшись ответа, я продолжила подкалывать этого серьезного с виду докторишку.
– Так что же, многоуважаемый, вы все еще здесь делаете? Разве вы не должны везти цветы своей… – глянув, что кольцо на безымянном присутствует, закончила, – … жене?
– Да, непременно. Обязательно поздравлю, Светлана. А сейчас мы с тобой прокатимся в одно место.
Продолжая думать, что это все какой-то розыгрыш, я смиренно выполнила указание. Мы оделись и вместе с родителями выехали на встречу к моему грандиозному подарку – так я тогда думала.
Если бы я знала, что это было…
Мы ехали на стареньком фиате. Все молчали. Папа, мама и тот самый доктор Карелов. Я с детства любила петь. Поэтому пока они молчали, я пела. Да, мелодично и красиво: «Скрылся во тьме весь мир сложный, только луна и звезды. И кажется мне, печаль в прошлом, но если рядом ты…»
Папа громко, с надрывом так, вздохнул, будто хотел скрыть тупую боль, что вырывалась наружу, и еще сильнее сжал руль. Думаю, в тот момент он бы заплакал, если бы дал волю своим эмоциям. Но он не мог. Он вообще никогда не плакал. Но, как я люблю говорить, любое «никогда» – это всего лишь вопрос времени.
Сначала я не поняла, куда меня привезли. Какое-то здание, люди, что встретили нас у входа… Слова Карелова о том, что родители подождут в машине… Меня ведут вверх по лестнице… Ни запаха, ни цвета стен – ничего не помню, все как в тумане.
А потом я оказалась в помещении с решетками на окнах. Какие-то странные люди медленно, словно зомби, вышли из своего мира, чтобы полюбопытствовать: кого это там привезли?
Ко мне подошли незнакомые женщины в белых халатах и стали снимать с меня одежду.
–Что вы себе позволяете! – я начала сопротивляться. – Вы не имеете права! Уберите руки!
Я перешла на крик и даже укусила кого-то.
Медперсонал скомандовал:
– На вязки ее!
Мне связали руки и ноги, словно распяли на кровати. Затем что-то вкололи в верхнюю часть бедра, так как я наотрез отказывалась предоставлять им свой юный зад. Причем укол пришлось делать дважды – препарат никак не пробивал мою ЦНС. Но запомнить название я смогла: реланиум.
Кажется, только тогда я начала понимать, куда меня определили.
Мысли прокручивались в голове, и я не могла поверить, что родители упекли меня в психиатрическую лечебницу. Меня отвергли мама и папа! Почему? За что? Слезы отчаяния глушил болючий реланиум, растекающийся по телу. Сознание погрузилось в темноту, кишащую неприятным, смердящим запахом несправедливости…
Я отключилась.
Именно эта часть жизни убьет во мне добрую и милую Свету. Мне придется выживать в суровом мире социальных установок и ограничений. Будто стерли меня ту, кем я родилась. Я начну носить подходящие маски, скрывая ото всех душераздирающую боль. Перестану быть собой.