Мне давно хотелось убить
Шрифт:
– Знаешь что, Крымов, может, там действительно и было подземелье, да только никакого отношения к Великой Отечественной оно иметь не могло… Может, когда раньше и прокопали какие-то стратегические подземные ходы, но скорее всего они имели отношение к местной тюрьме, которую разрушили уже в наше время, в шестидесятые годы… Но на том месте сейчас стоят мельница и водокачка… И навряд ли эти ходы сохранились…
– На мельнице, между прочим, – подал голос Шубин, – должен стоять дом какого-то купца, он перенес его с того места, где сейчас находится дом Удачиной.
– Так он и есть там. Крепкий добротный дом, сложенный из бревен, – отозвался из ямы Кречетов. – Ты же сам там недавно
– Я? Когда?
– Да это же теперь дом Ерохина, он его купил лет пять тому назад…
– ..и собирался подарить Литвинец?
– Вроде так, – пожал плечами Кречетов, который и сам-то знал об этой истории понаслышке. – Но что же за изверг такой мог так расправиться с девчонками? Ладно эта Литвинец, она со всеми мужиками в М. гуляла, хотя и ее жалко… А остальных-то за что? Особенно жалко Дину, отец ведь с ума сойдет. Я вот только одного не пойму – а где же тогда Трубникова?
Но ему никто не ответил.
Чайкин, который стоял совсем рядом с ямой, вдруг понял, что она пуста, – Крымов с Кречетовым исчезли.
И тут же появились вновь. Задрав головы, они молча смотрели на тех, кто оставался наверху.
– Вы чего? – спросил Шубин. – Чего там увидели, что онемели? Еще нашли кого?
И Чайкин, словно его кто толкнул в спину, тоже спрыгнул в яму.
– Там Надя? – спросил он, чувствуя, что на него боятся смотреть и отводят взгляды. – Ну что вы молчите?
Он подошел к разлому, напоминающему полузаваленный лаз, и, пригнувшись, вошел в темноту. Первые несколько мгновений он ничего не видел, а только слышал, как позади него Крымов кому-то объясняет, что они нашли настоящий ход в подземелье высотой даже побольше, чем эта яма…
И вдруг Чайкин увидел приближающееся к нему светлое пятно, которое постепенно приобрело очертания обнаженного женского тела. Он подумал о том, что видит перед собой подвешенный труп, но тот почему-то двигался, словно раскачивался от несуществующего ветра.
– Мне надо было раньше догадаться, – услышал он тихий и очень знакомый голос и через мгновенье увидел уже распростертое возле его ног тело женщины с длинными темными волосами.
Он, не ожидавший увидеть здесь ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА, тотчас нагнулся и поднял ледяное тело. Она, эта несчастная, могла быть еще жива.
Прижимая ее к себе, он, пятясь, вышел из пролома и оказался на дне ямы. Кречетова с Крымовым там уже не было.
– Надя! Господи… – услышал Чайкин голос сверху, и в яму спрыгнули сразу несколько человек. Они выхватили из его рук неподвижное, похожее на мертвое, тело Нади, и почему-то Крымов, скинув с себя шубу, завернул в нее девушку. – Она жива! Чайкин, где ты ее нашел? Мы же только что были там и ничего не видели! Она в обмороке, она замерзла… Господи, да как же она оказалась здесь, в этом подземелье? Она может умереть… Где снегоходы?
Но они не могли вернуться так быстро. Надо было что-то делать. У Кречетова в кармане оказалась фляжка с разведенным спиртом. Мужчины поснимали с себя меховые куртки, шубы и устроили прямо на снегу ложе для Нади. А она действительно была похожа на покойницу: губы синие, лицо белое, и дышит едва-едва…
Крымов сам вливал ей в рот спирт, растирал ей снегом щеки, пока они не порозовели, но в сознание она до приезда снегоходов так и не пришла.
Надя весь день и вечер бредила, выкрикивая имя Чайкина, умоляя отпустить ее и не убивать… Несколько раз, приподнимаясь на подушках, мокрая от струящегося по ее лицу и заливающего глаза пота, она, выставив вперед руку, говорила вполне, казалось бы, осознанно и внятно, обращаясь к кому-то невидимому:
– Это Чайкин, схватите его… Это он всех убил…
И Юлю тоже он… – а потом падала, обессилев, и погружалась в забытье.
Слова «кладбище», «извращенец» и тому подобные слетали с ее губ тоже только в связи с Чайкиным.
И если бы не Крымов, который дежурил у постели больной, то Чайкина запросто могли бы арестовать по подозрению в убийстве Земцовой. Ведь только Крымов знал об интимной жизни Чайкиных, был в курсе Надиной проблемы, которая заключалась в том, что она подозревала своего мужа в некрофилии. Но подозрение – еще не есть сам грех. И Крымов понимал это. Окажись на его месте другой, более эгоистичный человек, он мог бы запросто воспользоваться ситуацией, чтобы устранить соперника. Безусловно, только Крымов и мог понять, что в Наде просто-напросто говорит ее уязвленное женское самолюбие, не желающее мириться с тем, что ее мужа не устраивает ЖИВАЯ ЖЕНЩИНА, что ей, молодой и полной сил, он предпочитает мертвых. И хотя Крымов в ответ на ее откровенный рассказ о некрофильских фантазиях мужа посоветовал ей поискать причины его такого странного поведения в ней самой, она даже не захотела его слушать, уверенная в своей правоте и в том, что Чайкину нет и не может быть никакого оправдания.
Кречетов, который тоже, оказывается, был лично знаком с Чайкиным, глядя на несчастного судмедэксперта, слушая бред Щукиной, не мог взять в толк, о чем это она говорит и как можно связывать Лешу с какими-то убийствами? Хотя при других обстоятельствах он, быть может, и обратил внимание на слова подобной больной.
Тем более что она, можно сказать, одной ногой была в могиле как в прямом, так и в переносном смысле. И никто до тех пор, пока она не придет в себя, не сможет узнать, как Надя оказалась в подземелье, да еще и в почти голом виде.
Что касается самого подземелья, то по Надиному следу пустили служебную собаку, специально привезенную в М. на снегоходе из областного центра. Такая экстренная мера была вызвана тем, что дороги еще не были расчищены и М. был буквально отрезан от внешнего мира, а обнаруженное захоронение на берегу Графского озера требовало срочного расследования, и только служебная собака могла привести оперативников к тому месту, откуда пришла полумертвая Щукина.
Однако примерно через четверть часа после того, как в подземелье спустились вооруженные оперативники, Кречетову по рации передали приказ о немедленном прекращении операции. Когда он сообщил об этом Крымову с Шубиным, которые в это время находились в больнице, дежурили в палате Щукиной, Крымов немедленно, из кабинета главного врача, связался с Сазоновым и попросил его узнать по своим каналам причину столь странного решения руководства М-ского ГОВД, но ответного звонка от Сазонова он так и не дождался: телефон отключился. Или же его отключили. И если последнее верно, то Кречетов со своей группой, выходит, спутал планы высшего руководства. Иначе как объяснить, что разработанный во всех подробностях план операции по обнаружению места нахождения преступника, подписанный соответствующими лицами, был ими же и отменен, причем в срочном порядке.
Крымов, глядя на помертвевшую телефонную трубку, недоумевал. Кто-то невидимый поставил перед ними очередное препятствие. Но кто? Кому понадобилось вмешиваться в ход следствия, как не преступнику или его сообщнику? Неужели этот маньяк-убийца живет среди людей, маскируясь под работника ФСБ или прокуратуры, а то и вскарабкался на самый верх?.. Но ведь чтобы издать такой приказ, необходима поддержка С-ского УВД, и, быть может, Сазонов что-то уже узнал, но вот связаться с ним теперь невозможно… Неужели телефон в больнице прослушивался работниками ФСБ? А почему бы, собственно, и нет?