Мне душу рвет чужая боль

Колычев Владимир Григорьевич

– А вот за это тебе большое человеческое спасибо, – влюбленно и с легкой иронией посмотрел на нее Степан.

– А что, спасибо бывает нечеловеческое?

– Да, если его скажет Артур. И я очень боюсь, что он это скажет мне за то, что я тебя не уберег…

– Помешался ты на своем Артуре.

– Лишь бы ты на нем не помешалась.

– Поверь, я никогда его не любила… Я его ненавижу. И что бы ни случилось, от этой ненависти к любви шагнуть не смогу… И если он вдруг меня похитит… Ты не посадишь меня за то, что я его убью?

– Нет… Хотя бы потому, что ты не сможешь это сделать: не будет возможности. Не сможет он тебя похитить. Потому что для этого ему придется иметь дело со мной.

– Вот поэтому я спокойна…

Степан отвез Жанну домой, наскоро перекусил и вернулся в отдел. А там гроза.

Сказать, что полковник Одинцов был мрачен как туча, значило не сказать ничего. Он и сам был как темно-сизая туча, и под глазом у него набухла шишка того же примерно цвета и настроения. Кто-то приголубил его кулаком в глаз.

– Круча! Зайди ко мне! – жестко распорядился он, встретив его в коридоре.

Степану ничего не оставалось, как подчиниться.

– Слушаю тебя, товарищ полковник.

Он перестал обращаться к Одинцову на «вы» сразу же после того, как тот начал ему «тыкать» в присутствии подчиненных.

– Круча! Ты хоть понимаешь, что это значит? – свирепо спросил полковник, движением ладони обозначив пространство вокруг синяка.

– С женой поругался?..

– Не-ет! И ты прекрасно знаешь, что нет!

– Не знаю я.

– Ты все знаешь, Круча! У тебя глаза и уши по всему Битову!

– Это все наговоры, товарищ полковник. Может, кто-то и хочет разорвать меня на части и растащить по всему Битову, но со мной пока что все в порядке. И глаза мои на месте, и с ушами все в порядке…

– Ты издеваешься?.. Да, я знаю, ты издеваешься. И тихо радуешься тому, что в городе царит криминальный беспредел!

– Царит?!. Ну да, возможно. Ведь бывают же халифы на час.

– Это ты о ком? – вскинулся Одинцов.

– Ну, о гражданине Сафронове. Есть у меня оперативная информация, что этот товарищ распоясался…

Сафрону трудно было отказать в уме и сообразительности. Кручу он побаивался, но при этом прекрасно понимал, что тот не будет ставить ему палки в колеса, пока битовскую милицию возглавляет никчемный карьерист Одинцов. Степану не нравился принцип – чем хуже, тем лучше, но исправлять ситуацию не торопился. Зачем ему мотать себе нервы, если есть доблестный полковник Одинцов, гроза организованной и неорганизованной преступности. Пусть он и принимает меры во славу своего покровителя генерала Викентьева.

Одинцов меры принимал, но, похоже, они вышли ему боком, а если точней, то фингалом под глаз.

– Что за информация? – встрепенулся полковник.

– Говорю же, оперативная. То есть не подкрепленная железобетонными доказательствами. А раз так, то их можно расценить как клевету…

– Ты, Круча, не темни! Ты мне дело говори!

– Вот я скажу вам, что наркота по Битову гулять пошла. Так вы мне скажете, что это не наркота, а вещество, похожее на нее. Отписывайся потом…

Писать операм в уголовном розыске приходилось много и по каждой мелочи. Даже Степан освоил технику «слепого печатания» на клавиатуре. И в кабинете у него полный порядок – бумаги в полиэтиленовых файлах, разложены по папкам, которые аккуратно расставлены в шкафу. Все четко пронумеровано, расфасовано – где убийство, где кража, где просто плевок в прохожего… Опера и сейчас заняты писаниной, вместо того чтобы заниматься делом. Принцип у Одинцова такой: что не успел за день, делай ночью. Так лучше по ночам гоняться за преступниками, чем стучать по клавиатуре, сочиняя обоснования и отписки. Одинцов – герой, он храбро борется с «отсутствием канцелярской культуры», но вряд ли ему захочется соваться в ночной город, чтобы проследить, чем занимается уголовный розыск. А занимаются оперативники тем, чем и должны заниматься нормальные люди – спят мирным сном себе во благо. Если Одинцов такой умный, сам пусть по ночам работает…

– Круча, не надо все перевирать, – скривился полковник. – Не хочешь говорить, не надо. Я и сам все знаю… Наркотики в городе появились, как будто их раньше здесь не было.

– Были, но мы с этим боролись.

– А сейчас почему не боретесь?

– Извините, но это не моя компетенция. Есть криминальная милиция, есть отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, а я всего лишь уголовный розыск…

– А чем, по-твоему, уголовный розыск заниматься должен?

– Почему по-моему? Есть закон, есть положения, инструкции, в конце концов… Хотите, я конспект принесу, там все тщательно изложено. Вы как раз его проверять собирались, я три дня трудился не покладая рук…

Как всякий штабник, особое внимание Одинцов уделял профессионально-должностной и правовой подготовке. А это конспекты, конспекты… Хорошо, в ИВС сидел мелкий чиновник из районо, арестованный на пятнадцать суток за вождение в нетрезвом виде. Он и Степану конспект написал, и Комову. Сейчас Кулик на очереди…

– Вот где твои конспекты! – разозлился полковник. И снова показал на свой синяк под глазом. – Вот чем ты должен заниматься!

– Семейные ссоры – это служба участковых инспекторов.

– Какая ссора! Это хулиганство! Меня избили в подъезде собственного дома!

– Это не просто хулиганство! – театрально возмутился Круча. – Это форменное безобразие. А если точней, нанесение легких телесных повреждений… А возможно, это даже средняя тяжесть. Или даже тяжелая… Бывает еще смертельная… У меня в конспекте все записано, хотите покажу?

– Ты мне преступников найди! – разозлился Одинцов.

– А вы разве их не задержали? – удивился Круча. – Вы же целый полковник милиции, вы же непримиримый борец… Э-э, пишите заявление, будем разбираться.

– Какое заявление? – ошалел от возмущения полковник.

– По всей форме, как положено. Как, когда и где случилось, что видели, кого подозреваете… Ну, не мне же вас учить. Вы же сами требуете, чтобы любое действие имело документальное подтверждение… Вы здесь писать будете или в дежурную часть спуститесь?

– Да, Круча, с тобой каши не сваришь, – разочарованно и подавленно вздохнул Одинцов.

– Ты что, с Сафроновым сдружился? – усмехнулся Степан. – Он, кажется, говорил, что каши у нас не будет.