Мне еще ехать далеко...

Вебер Дэвид Марк

Меррит помалкивал. Ника сама знала направление и цель поездки — короткой прогулки вокруг ангара, — и он не собирался портить ей удовольствие. Специалисты по роботопсихологии посходили бы с ума, но Полу Мерриту давно надоела эта публика, и их соображения не значили для него ровно ничего. Вернее, не совсем так: он пришел бы в восторг, попадай они все замертво от разрыва сердца!

Ника двигалась со скоростью всего двадцать километров в час, поэтому Меррит не видел необходимости в гасителе колебаний, а, напротив, наслаждался покачиванием и довольно ухмылялся. Если бы кто-нибудь пристал к нему с вопросами (только откуда было взяться любопытствующим?), он бы без труда

обосновал свои действия. Система Ноль-Ноль-Семь-Пять NKE на протяжении восьми десятилетий получала энергию от силовой установки ангара. За это время требовалось несколько раз провести испытания ее ходовой и двигательной части; если у него и были иные, собственные мотивы, он никогда бы не посвятил в них специалистов по роботехнике.

При падении очередного огромного дерева на виду оказалась огромная ящерокошка, самый страшный хищник на Санта-Крус. Сначала зверь присел, недоверчиво поглядывая на чудище, нарушившее его покой, потом взревел и бросился на стальную гору на гусеницах.

Меррит не верил собственным глазам. Конечно, свирепая четырехметровая ящерокошка по праву считалась на Санта-Крус владычицей джунглей, но как она могла осмелиться напасть на такую громаду! Тем не менее атака была яростной. Кошка угрожающе разинула пасть. Ника резко остановилась, не дав Мерриту времени сориентироваться. Главная система коррекции огня, спаренная с передней камерой, показала нахмуренному Мерриту ящерокошку, после чего сфокусировалась на неподвижной гусенице с огромными шипами. Объективы увеличили изображение, и Меррит затаил дыхание, только сейчас поняв, в чем дело.

Четыре существа, несравненно более мелкие, чем лютый зверь, не убоявшийся Ники, лежали в углублении, которое осталось на месте норы, находившейся под корнями векового дерева. Размерами животные не отличались от Меррита, однако стоило сравнить их со взрослой ящерокошкой — и стало ясно, что это новорожденные, слепо поворачивавшие головки в ту сторону, откуда раздавался рев их матери.

Показав котят в увеличенном масштабе, Ника дала задний ход. Ящерокошка попробовала было атаковать пришедшую в движение гусеницу, но шлепнулась наземь, налетев на кинетический защитный экран, выставленный Боло. Видимо, Ника затратила на экран строгий минимум энергии, чтобы ящерокошка не поранилась о шипы гусениц, иначе от нее осталось бы мокрое место.

Ящерокошка неуверенно встала на лапы и, все еще раскачиваясь, издала победное рычание, полагая, что защитила свое потомство. Ника отъехала метров на сто, после чего свернула влево, чтобы описать вокруг норы широкий круг. Меррит качал головой, недоверчиво улыбаясь. Любой другой Боло не остановился бы при появлении на его пути разоренного логова с новорожденными зверенышами. Любой другой Боло, с которым приходилось работать Мерриту, не задался бы вопросом, что стало причиной нападения хищника, и не сохранил бы жизнь матери и ее потомству.

Машина объехала логово стороной и продолжила путь. Меррит похлопал ладонью по ручке дивана.

— Поздравляю, Ника! Но как ты догадалась? Я, например, решил, что зверюга просто свихнулась.

— Мне еще не доводилось встречаться с ящерокошками, — тихо ответила Ника, — однако компьютеры ангара имеют выход на планетарную информационную сеть, и я почерпнула немало сведений об органических формах, населяющих Санта-Крус. Тем не менее объяснений, почему ящерокошка на меня напала, я не нашла. Я несъедобна и слишком велика, чтобы она понадеялась меня прикончить. Следовательно, на роль добычи я не подхожу, за нарушение территориальной целостности тоже не должна была поплатиться, так как ящерокошки не так бдительно

охраняют свои участки, как другие крупные хищники. К тому же они прославились своей сообразительностью; а ведь, оказавшись перед лицом противника моего размера и силы, сообразительный зверь должен был немедленно обратиться в бегство, чего, однако, не произошло. Логично было предположить, что он усмотрел во мне угрозу, от которой не мог спастись, хотя самой ящерокошке ничто не мешало удрать. Оставалось одно объяснение ее поведения: не чистая агрессия, а желание кого-то защитить; далее следовало всего лишь выяснить, кого она охраняет.

Глаза Меррита сияли. Он, затаив дыхание, слушал объяснения, на которые не был способен ни один другой Боло.

— Мне понятна твоя логика, — молвил он. — Но зачем было останавливаться?

— Судя по вашему тону, вы задаете вопрос, который майор Ставракас назвала бы «каверзным». Вы хотите меня испытать?

— Наверное. Но как быть с ответом на мой вопрос? Почему ты не продолжила движение?

— В этом не было необходимости, господин капитан. Наша прогулка не ограничена по времени, а объехать нору не представляло труда.

— Ты объясняешь последствия, Ника. Почему ты не поехала прямо?

На дополнительном дисплее была видна ящерокошка, все еще переживавшая недавнюю угрозу своему потомству и продолжавшая рычать в полуразрушенном логове. Ника секунд пять двигалась молча, прежде чем ответить:

— Не захотела, господин капитан. В уничтожении существа и ее потомства не было необходимости, а желания это делать у меня нет. Это… некрасивый поступок.

— Сострадание, Ника? К животному?

Снова наступила тишина. Потом машина заговорила опять, но это был не прямой ответ.

Зверек проворный, юркий, гладкий,

Куда бежишь ты без оглядки,

Зачем дрожишь, как в лихорадке,

За жизнь свою?

Не трусь — тебя своей лопаткой

Я не убью.

— Что это? — спросил Меррит.

— Стихи. Первые строки стихотворения «К мыши» Роберта Бернса, поэта со старой Земли.

— Поэзия, Ника? — Меррит недоверчиво уставился на пульт. Из динамика раздался негромкий звук, в котором нельзя было не узнать смех.

— Да, господин капитан. Майор Ставракас очень любила поэзию докосмической эры. Мое первое воспоминание о Санта-Крус: чтение вслух Гомера.

— Она читала тебе стихи? Не просто загружала их в твою память, а читала?

— Да, когда я сама ее об этом попросила. Полагаю, она поступила правильно, не начав делать это сразу. Она считала, что поэзия — не только творчество, но и способ общения, выявляющий самое главное в авторских чувствах и передающий их другим. Поэтому она достигает цели, только когда слушатель сознательно разделяет то, что воспринимает. Именно акт разделения превращает поэзию в то, что майор Ставракас именовала «переливанием души». Она надеялась, что, поделившись со мной поэзией, завершит процесс эмоционального становления моей личности.

— И это произошло? — тихо спросил Меррит.

— Не уверена. Я предпринимала попытки вычислить математическим путем степень сопоставимости своих и человеческих чувств, однако потерпела неудачу. Моим расчетам недостает основных параметров, так как я не знаю, обладаю ли тем, что люди зовут «душой». Если обладаю, то поэзия обращается непосредственно к ней.

— Боже! — прошептал Меррит и надолго уставился на пульт. Потом, встряхнувшись, он серьезно проговорил: — Слушай прямой приказ, Ника. Никогда не обсуждай вопросы поэзии, своих чувств и тем более души с кем бы то ни было без моего разрешения!