Мне не больно
Шрифт:
Бен задержался на площадке, подождав, покуда зайдут остальные, дабы никто не заметил его интереса к беседе. Что ни говори, а Лапшин, будь он даже провокатором, кое-что знал и еще о большем догадывался. Правда, догадки era были далеки от истины. Но весьма оригинальны…
Бен еще раз вспомнил пассаж об исчезнувшем Доме полярников и, не удержавшись, хмыкнул. Это была его идея. Еще в Сент-Алексе, посоветовавшись вначале с Кентом, а затем и с тетей Полли – матушкой Чифа, он предложил использовать старую аппаратуру, оставшуюся от прежней установки «Пространственного луча», смонтированной Дядей Сэмом в 21-м году. Несложное устройство позволяло переместить любой объект, сделав его невидимым и неосязаемым для всех, не имеющих особого энергетического пропуска. Дом полярников он тоже присмотрел лично, рассудив, что Папанин и его товарищи без квартир не останутся. Перемещение четырехэтажного дома внутрь разрушенного заводского корпуса заняло, считая с монтажом аппаратуры, всего двое суток. Дом был нужен, там намечался сборный пункт для будущих эмигрантов.
Немного удивила реакция властей. Никто, похоже, ничего не сообразил, хотя в Столице – Бен знал это совершенно точно – подобная аппаратура имелась. Недаром в ее создании принимал участие загадочно исчезнувший ученик великого ученого Иннокентия Семирадского Александр Тернем. Очевидно, как и в случае с Тускулой, власти не делились подобной информацией даже с собственной полицией…
Через некоторое время гости стали расходиться. Бен уделил четверть часа беседе с хозяйкой дома, которая посвятила симпатичного иностранца в некоторые подробности столичной театральной жизни, и уже выжидал момент, чтобы на прощание переговорить с Бертяевым, когда из прихожей донесся звонок. Афанасий Михайлович, извинившись перед гостями, вышел, и через минуту в комнате появилась молодая темноволосая дама в мокром осеннем пальто. Хозяйка, всплеснув руками, бросилась к гостье, уговаривая раздеться и обсушиться, но та отрицательно закивала головой и что-то быстро сказала вошедшему за ней Бертяеву. Афанасий Михайлович кивнул, наскоро простился с гостями и открыл дверь своего кабинета.
Теперь гостей провожала хозяйка. Бен отошел в сторонку, желая дождаться Афанасия Михайловича. Пользуясь возможностью, он заглянул в огромный книжный шкаф – и поневоле удивился. Кроме столь уважаемого аборигенами Пушкина он заметил там толстые тома Библии на разных языках, богословские труды – и тут же сочинения по химии, механике и даже астрономии. Нашел он и своего любимого Леконта де Лиля и уже совсем было собрался достать небольшой томик с золоченым корешком, как дверь кабинета отворилась.
Бертяев выглядел спокойным, но от его добродушия не осталось и следа лицо стало холодным, даже жестким. Он поддерживал даму за локоть – и не зря. Глаза молодой женщины припухли от слез, а губы кривились жалкой, вымученной улыбкой. Похоже, она изо всех сил пыталась казаться веселой, но это удавалось очень плохо.
Хозяйка вновь всплеснула руками и подошла к гостье. Афанасий Михайлович начал что-то пояснять, его супруга – вздыхать и качать головой, но тут Бертяев заметил Бена и кивнул. Молодой человек поспешил подойти поближе.
– Хорошо, что вы меня подождали, – озабоченно проговорил драматург. – Мне надо будет срочно отлучиться… Вы не могли бы проводить Викторию Николаевну? Она живет рядом, на Арбате, но, знаете, уже поздно…
Бертяев говорил по-английски. Бен охотно согласился, прикинув, что, еще ни разу не видел Арбата, о котором был наслышан от родителей. Воспользовавшись тем, что хозяйка дома все-таки сумела завладеть вниманием молодой дамы, драматург отвел Бена в сторону.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоился тот.
– Если о наших делах – то нет. – На лице Бертяева появилось подобие улыбки. – Нам даже повезло: Лапшин рассказал, что Тернем сейчас на «тюрположении» и работает в Теплом Стане. Там какой-то секретный институт. Не знаю, можно ли верить – особенно после сегодняшней истории с упырями…
– Спасибо, Афанасий Михайлович, мы… То есть я проверю.
– А насчет упырей… Знаете, Бен, Лапшин редка ошибается. Он ведь назвал настоящие фамилии, и кроме того… Я его слегка разговорил, и он упомянул об одном молодом человеке – сотруднике Большого Дома. По его версии, этого сотрудника похитили то ли упыри, то ли ведьмы… Но этот человек действительно существует, я с ним знаком. И он в самом деле пропал… Извините, что представил вас даме иностранцем: будет меньше вопросов.
– По-моему, сейчас ей не до новых знакомств, – заметил Бен.
Бертяев вздохнул:
– Да. У нее большая беда. Что-то очень плохое случилось с ее другом. Если б я мог помочь… Между нами, порой приходится жалеть, что в Столице нет подполья. «Вандея», думаю, все же утопия… Знаете, Бен, хотел вам сказать потом, но раз пришлось к слову… Не рискуйте, вас здесь не поддержат. Вы видели моих гостей, это не худшие люди. Вы не найдете здесь организованной силы. Разве что мелкие, прячущиеся по углам группки – и то…
– Я понял. – Бен тут же вспомнил странное «Политбюро». – Мы будем осторожны.
– Заходите почаще. – Драматург крепко пожал Бену руку. – Я вас еще ни о чем не расспрашивал, а, признаться, тянет. Да и вам, даст Бог, что посоветую…
На улице моросил дождь. Бен поднял воротник пальто и подал даме руку.
– Спасибо, – проговорила она по-английски, затем внимательно взглянула на молодого человека. – Извините, мистер Бен, вы действительно иностранец?
– Действительно, – охотно сообщил приятель Чифа на чистом русском языке. Я здесь, так сказать, инкогнито…
– Еще раз прошу прощения, мистер Бен. Я, кажется, нарушила вашу конспирацию?
Женщина улыбнулась, на этот раз по-настоящему. Улыбка была приятной, лицо незнакомки сразу же стало красивым.
– Не называйте меня «мистером», пожалуйста, – попросил Бен, чувствуя себя немного неловко. – Просто Бен… или Саша…
Женщина рассмеялась:
– А я подумала, что вы истинный сын Альбиона по имени Бенджамен. Вы действительно похожи на англичанина, Саша…
…Они вышли на Садовое Кольцо и пошли по пустому в этот поздний час тротуару, держась подальше от проносившихся по мокрой улице автомобилей.
– Бен – это от фамилии, Виктория Николаевна. Понимаете, в детстве мне моя фамилия не очень нравилась, а «Бен» – это как-то… – Он чуть было не произнес «по-американски», еще более смутился, и закончил: …по-современному.
– Но вы ведь русский, Саша? Извините, может, я не должна вас расспрашивать…
– Помилуйте! – усмехнулся Бен. – Просто вопрос не такой простой. Но если Фонвизин, Кюхельбекер и Фет – русские поэты, а Романовы Голштейн-Готторпские – русские цари, то почему бы и мне не стать русаком? Я лично не возражаю.