Мне снова 15…
Шрифт:
На припеве я оставляю пальцы левой руки на грифе гитары, а правой обхватываю микрофон, и в этот момент что-то пронзает меня насквозь, заставляя тело выгнуться дугой. Теряя сознание, я падаю и успеваю увидеть округлившиеся глаза стоявшего за кулисой Вани Урганта. А затем наступила тьма.
Глава 1
– Как
– Сложно сказать, всё-таки хорошо его током долбануло. Как же они так готовили аппаратуру, дебилы?..
– Так ведь говорят, что до него и другие микрофон брали, и никого не шандарахнуло. А вот на Лозовом сработало.
– Ладно, будем погружать пенсионера эстрады в медикаментозную кому. Отёк мозга нам тут совсем ни к чему. Оля, введи пациенту три кубика натрия оксибутирата… Ты что там всё тычешь, в вену, что ли, попасть не можешь? Детский сад какой-то с этими интернами, всё приходится делать самому… Дай сюда шприц. Вот так, теперь пусть спит, а мы займемся делами нашими насущными.
«Это они обо мне ведь говорят, – медленно проплыла догадка в угасающем сознании. – Меня что, в искусственную кому погружают? А после выведения башка будет варить или стану овощем? Бл… только этого не хватало! Господи, если ты есть, сделай так, чтобы я лучше умер, чем до конца дней пускал слюни с глупым выражением лица. Господи, сделай…»
– Штырь! Штырь, ты чё? Блин, пацаны, чё это с ним?
– Чё-чё… Не видишь, током долбануло. Спорим, спорим… Вот и доспорился, чудак. Неотложку надо бы вызвать, вроде ещё дышит, глядишь, и откачают. Сява, ты самый шустрый, сгоняй до угла, набери с таксофона неотложку.
– Понял, Бугор, уже лечу.
Я медленно открыл глаза и увидел на фоне вечернего заката три склонившихся надо мной мальчишеских силуэта. За главного, наверное, этот, с лихо сдвинутой набекрень кепкой. Бугор, кажется. Кстати, странно они как все одеты, как в годы моего детства. Или даже раньше лет на десять, мода эдак 50-х годов XX века. Укороченные широкие штаны, бесформенные ботинки, на одном майка со шнуровкой и с поперечной спартаковской полоской, на другом – рубашка с закатанными рукавами, на треть ем – куртка, как у героя Льва Перфилова, игравшего Шесть-на-Девять в фильме «Место встречи изменить нельзя». Во блин, и тюбетейка точно такая же!
– Опа, братва, а Штырь вроде в себя пришёл. Эй, Сява, вертайся взад. Штырь, ты как, говорить-то можешь?
Я ощутил весьма чувствительный шлепок по левой щеке, отчего моё сознание окончательно прояснилось.
– Встать помогите, – сиплю я, делая неуверенную попытку приподняться.
Мне помогли принять вертикальное положение, но ещё несколько секунд я чувствовал вращение планеты вокруг своей оси. Впрочем, успел окинуть взглядом свой прикид, оказавшийся таким же незамысловатым, как и у остальных парней. А росту теперь я был, судя по всему, такого же, как и они, разве что Бугор казался повыше других двоих на голову. А вот подлетевший Сява, напротив, оказался самым мелким, росточком был мне до подбородка.
– Ну ты как, живой? – снова поинтересовался Бугор моим самочувствием.
– Терпимо… Чё-то я не понял, что это на мне? Почему ты меня называешь Штырём? Где я вообще?!
– О,
– И как?
– Егор Мальцев, – вставил парнишка, прикинутый как Шесть-на-Девять.
Ничего себе, какой ещё на хрен Егор Мальцев?! Я же Алексей Лозовой, 63 года от роду, музыкант на излёте карьеры, «сбитый лётчик», одним словом. Которого шибануло током от микрофона и которого же погрузили в искусственную кому. А тут я вижу себя в теле какого-то подростка, одетого по моде пятидесятилетней давности как минимум. И зовут меня, оказывается, Егор Мальцев, а кличка Штырь.
– Я – Муха, то есть Витька Мухин, – между тем продолжил Шесть-на-Девять. – Это вот – Дюша, в миру Андрюха Моисеев, Сява – Жека Путин, а Бугор – Юрка Крутиков.
– Путин?
Я не удержался и хмыкнул. Парни снова переглянулись, синхронно пожимая плечами. Однако нужно уточнить ещё один момент.
– Ребята, а который сейчас год?
Теперь уже Сява хмыкнул, выразительно покрутив указательным пальцем у виска, за что тут же получил от Бугра подзатыльник.
– Ты это, Штырь, не ссы, всё будет нормалёк. Короче, щас шестьдесят первый год, Юра Гагарин почти два месяца назад в космос слетал. Уж это-то ты должен помнить.
– Гагарина помню, – пролепетал я, охреневая всё больше и больше.
Так, так, так… Это что же получается?! Выходит, тело моё там, в 2016-м, в какой-нибудь реанимации, а сознание – вот в этом пацанёнке, приблизительно четырнадцати лет от роду, в 1961 году? Интересно, а где тогда сознание обладателя этого молодого организма? Мы что, поменялись телами? А ежели его душа отлетела в лучший мир, то мне теперь так и придётся таскать на себе эту оболочку? Хм, хотя, с другой стороны, оболочка вполне неплохая. Лучше той, что я оставил в будущем, моложе лет на пятьдесят.
– Ну чё, память не вернулась? – участливо поинтересовался Бугор.
– Да так, частично… Вы ещё скажите, сколько мне лет, где я живу, кто мои родители и где я учусь?
В следующие несколько минут на меня вылили целый ушат информации. Выяснилось, что сегодня воскресенье, 4 июня, и три недели назад Егору, то есть уже мне, стукнуло пятнадцать лет. Значит, родился я 10 мая, аккурат после Дня Победы через год после нашей виктории в Великой Отечественной войне. У меня имелась старшая сестра, Катя Мальцева, которая только что перевелась на третий курс Московского государственного педагогического института имени Ленина. Я же сам в этом году окончил восьмилетку и собирался поступать в железнодорожное училище на помощника машиниста паровоза.
Отца у меня, как мне объяснили, не было. То есть изначально он когда-то был и звали его Дмитрий Анатольевич, прям как нашего премьера, но Мальцев-старший сгинул в 1951-м на Колыме. По словам парней, батя двинул парторгу завода в рыло, когда эта тыловая крыса моего отца-фронтовика лишила премии, переписав новаторское изобретение на своего племянника. Парторг тут же накатал жалобу на применение грубой физической силы по отношению к честному работнику тыла, и родителя замели по 58-й статье УК РСФСР. Слава богу, что конфисковывать было нечего, семья и так обитала в коммунальной квартире, не имея практически никаких накоплений.