Мне жаль тебя, герцог!
Шрифт:
— Нет, не то, что вы сделаете со мной, а только как я вас встречу в своей жизни, так мне грозит несчастье. Уж это-то верно! О, я снова буду несчастен, если встретил вас!
— Ну брат, больше похоже на то, что встреча с тобою мне грозит какой-нибудь опасностью, так как ты всячески норовишь подвергнуть ей меня. Но на этот раз я буду осторожен. Ну ступай за мной!
Станислав стоял недвижимый.
— Ступай! — повторил Митька.
— Но… куда же мы пойдем?
— Туда, куда я поведу тебя!
— А если я не пойду?
— Тогда я велю взять тебя и отправить
— Ну тогда я лучше пойду сам за паном, — согласился Венюжинский.
Как ни страшен был ему Жемчугов, но все-таки Тайная канцелярия показалась страшнее.
Жемчугов велел ему идти вперед, а сам пошел сзади, крепко держа его за локоть и направляя его путь. Таким образом он привел его в зеленую комнату кофейни Гидля через задний ход.
— Где мы? — спросил Станислав.
— В кофейне Гидля. Не страшно! — успокоил его Митька и велел слуге подать кофе.
Лакей исполнил приказание и удалился.
— Ну теперь мы с глазу на глаз, — обратился Митька к Венюжинскому.
— Только я пить ничего не буду, — поспешно сказал тот. — Боюсь!
— Позвольте, пан Венюжинский, — возразил Жемчугов, — во-первых, это вы меня спаивали, и даже два раза, сонным зельем, а во-вторых, сейчас мне незачем употреблять с вами хитрости. Если вы сделаете хоть что-нибудь не по-моему, я с удовольствием вызову слугу. Вас свяжут и доставят в Тайную канцелярию. Обвинение, которое я представлю против вас, право, более чем достаточно для вашего ареста.
— Но я же ничего не делаю, я же, наоборот, делаю все, что вы мне приказываете! — съежившись, произнес Станислав.
— Ну тогда рассказывайте, как вы очутились в персидском посольстве и одеянии.
— Я состою при персидском посольстве.
— Пан Станислав, вы — врете!
— Честное слово, не лгу!.. я состою в слугах при переводчике персидского посольства, который — такой же бедный поляк, как и я.
Оказалось, что переводчик при персидском посольстве был поляком, отправившимся в Персию, чтобы научиться там разным чародействам и вернуться на родину и в Европу, загребать деньги наподобие персидских и индийских гадателей и чародеев, бывших тогда в моде повсюду. Но «разным чародействам» он не научился, а персидский язык выучил и в конце концов пристроился к посольству переводчиком.
Станислав, вернувшись тогда из Пскова, долго скитался по России и наконец на юге попал в услужение к своему соотечественнику, поляку-переводчику, направлявшемуся с посольством и слонами в Петербург.
— Ну а теперь-то что ты делал на площади? Отчего не был со слонами? — спросил его Митька.
— Мне там не место, — гордо пояснил Венюжинский, — слоны не принадлежат к посольству, они отдельно, а я принадлежу и потому не должен быть со слонами.
— Ну а что же ты делал на площади? Ведь не смотрел же ты на слонов, которые тебе, вероятно, надоели во время длинного пути?
Станислав замялся.
— Говори правду, а то я зову слуг, чтобы вязать тебя, — пригрозил ему Митька.
— Я шел с поручением от пана переводчика.
— К кому?
— К Андрею Ивановичу Остерману.
— Ого! И что же, у тебя письмо к нему?
— Да, секретное. Пан переводчик велел мне снести письмо именно сегодня, пока персы заняты со слонами и не могут выследить меня… чтобы я не попался им.
— А ты попался мне. Хорошо!
— Я всегда попадаюсь вам в трудные минуты. Вы — злой дух моей жизни. Я с вами сейчас разговариваю и думаю: «А что если вас нет на самом деле, а это — только злое видение?»
— Я-то, брат, не видение, а вот ты, кажется, морочишь меня, и никакого письма у тебя нет.
— Извините, пан Дмитрий! Честный шляхтич Венюжинский не лжет. Вот это письмо. — И Станислав вынул сложенный и тщательно запечатанный лист бумаги, но без всякой на нем надписи.
— Так тут не написано кому, — сказал Митька.
— Если я передаю секрет в руки, — объяснил Венюжинский, — то адреса не нужно.
— Ну-ка, передай мне! — И Митька взял из рук Станислава письмо.
Тот рванулся к нему.
— Одно движение или слово, — строго сказал ему Митька, — и я зову слуг!
Венюжинский съежился и затих.
— Так как это письмо никому не адресовано, — продолжал Митька, — то я считаю себя вправе распечатать его и прочесть. Ни слова, пан Венюжинский!.. Но, видите ли, если я узнаю что-нибудь интересное из этого письма, то даю вам слово, что отпущу вас на все четыре стороны и прощу раз я навсегда, с тем чтобы вы мне больше на глаза не попадались и не делали никакого зла.
— О, я не попадусь, — вырвалось у Станислава.
Жемчугов спокойно, не торопясь, аккуратно распечатал письмо и прочел его.
Переводчик в письме извещал Остермана, что «все исполнено» и посольство обратится с официальным сватовством от имени шаха персидского, который-де желает взять себе в жены цесаревну Елизавету Петровну.
— Вот оно что! — проговорил Митька. — Да, весть важная. Ну пан Станислав, вы свободны; я держу свое слово и прощаю вас. Ступайте!
— Но мне нужно письмо! — робко сказал Венюжинский. — Что же я стану делать без письма?
— А это что вам угодно. Но советую вам исчезнуть, пока я сосчитаю до трех. Раз… два…
Не успел Митька произнести еще «три», а Станислава уже не было в комнате.
Жемчугов спрятал письмо в карман и, выйдя от Гидля, направился прямо во дворец, где жила цесаревна Елизавета. Он нес туда важную весть.
43
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ НОЯБРЯ
Вице-канцлер граф Головкин чуть ли не каждый день бывал с докладом у правительницы по поводу чина коронования. Это держалось в секрете, но те, кому нужно было знать, то есть во дворце цесаревны Елизаветы, знали, что церемониал всей коронации Анны Леопольдовны уже готов и даже подписан указ о провозглашении правительницы самодержавной императрицей. Известно было также, что ждут лишь дня обнародования этого указа, когда гвардия уйдет из Петербурга на войну против Швеции. Отправка гвардии была назначена на двадцать пятое ноября.