Мнемоскан
Шрифт:
У мамы была масса мелких ритуалов для этих визитов. Она рассказывала отцу о том, что произошло за неделю и как играли «Блю Джейз» — своё увлечение бейсболом я перенял от отца. Она ставила стул рядом с кроватью и держала его левую руку в своей правой. Его пальцы всегда рефлекторно обхватывали её руку. Никто так и не снял золотое обручальное кольцо с его пальца, и мама тоже по-прежнему носила своё.
Я почти ничего не говорил. Я просто смотрел на него — на это, на пустую оболочку, тело без разума; оно лежало и глядело на маму, его рот иногда кривился, складываясь в зародыш улыбки или гримасы — или то были просто случайные движения. Когда она говорила, он иногда издавал звуки — но он что-то тихо булькал и когда она молчала.
Мой персональный Дамоклов меч. Я сейчас на пять лет старше, чем папа был в тот день, когда лопнули кровеносные сосуды у него в мозгу, смыв алой волной его разум и личность, его радости и горести. На стене его комнаты висели электронные часы, показывавшие время яркими чёткими цифрами. Слава Богу, что часы теперь не тикают.
Закончив разговаривать с отцом, мама поднялась со стула и сказала:
— Ну, ладно.
Обычно я просто высаживал её у дома на обратном пути в город, но я не хотел делать это в машине.
— Подожди, мама, — сказал я. — Сядь. Мне нужно тебе что-то сказать.
Она села с выражением удивления на лице. В палате моего отца в Институте был лишь один стул, который она и занимала. Я опёрся на бюро, стоящее на противоположном краю комнаты, и посмотрел на неё.
— Да? — сказала она. В её голосе послышался вызов, и я понимал, почему. Когда-то давно я пытался поговорить с ней о бессмысленности наших еженедельных визитов, о том, что папа на самом деле не осознаёт, что мы здесь. Она пришла в ярость и устроила мне такую словесную выволочку, каких я не знал с детства. Она явно ожидала, что я снова подниму этот вопрос.
Я сделал вдох, медленно выдохнул и заговорил:
— Я… я не знаю, слышала ли ты об этом, но существует такой процесс… О нём было во всех новостях… — Я замолчал, словно считая, что выдал достаточно намёков, чтобы догадаться, о чём я собираюсь сказать. — Его делают в компании под названием «Иммортекс». Они перемещают человеческое сознание в искусственное тело.
Она молча смотрела на меня. Я продолжил:
— И, в общем, я собираюсь это сделать.
Мама заговорила медленно, словно переваривая идею по одному слову за раз.
— Ты собираешься… переместить своё… своё сознание…
— Именно так.
— В искус… искусственное тело.
— Да.
Она больше ничего не сказала, и я, как это было в детстве, почувствовал, что должен заполнить эту паузу, как-то объясниться.
— Моё тело никуда не годится — ты это знаешь. Оно практически наверняка меня либо убьёт, — это если мне повезёт, подумал я, — либо превратит в то, чем стал папа. Я обречён, если останусь в этой… — я положил ладонь с растопыренными пальцами себе на грудь, — …в этой оболочке.
— Это работает? — спросила она. — Этот процесс — он правда работает?
Я улыбнулся своей самой бодрой улыбкой.
— Да.
Она посмотрела мимо меня на отца; выражение беспокойства на её лице разрывало мне сердце.
— А они не могут… не могут Клиффа…
О Господи, ну и тупица же я. Мне даже в голову не пришло, что она свяжет это с отцом.
— Нет, — сказал я. — Нет, они лишь копируют сознание. Они не могут… не могут обратить вспять…
Она глубоко вздохнула, явно пытаясь взять себя в руки.
— Прости, — сказал я. — Хотел бы я, чтобы это было не так, но…
Она кивнула.
— Но они могут помочь мне — пока не стало слишком поздно.
— Значит, они перенесут… перенесут твою душу?
Я посмотрел на мать в полнейшем изумлении. Наверное, поэтому она и приходила к отцу — в надежде, что душа всё ещё где-то там, под разрушенным мозгом.
Я так много обо всём этом читал и хотел всё это ей рассказать, заставить её увидеть. До двадцатого столетия люди верили в существование 'elan vital — жизненной силы, какого-то особого ингредиента, отличающего живую материю от обычного вещества. Но по мере того, как биологи и химики находили мирские, естественные объяснения для каждого проявления жизнедеятельности, понятие 'elan vital было отброшено как излишнее.
Однако идея о существовании чего-то неосязаемого, что составляет разум — души, духа, искры божьей, зовите это как угодно — кое-где всё ещё владела людским воображением несмотря на то, что наука могла теперь объяснить практически каждую особенность мозговой активности, не прибегая к чему-либо, кроме полностью понятных физики и химии; обращение моей матери к душе было так же нелепо, как попытка возродить понятие 'elan vital.
Но сказать ей это означало также сказать, что её муж полностью и необратимо мёртв. Возможно, конечно, что понимание этого было бы для неё благом. Но мне чего-то недоставало в сердце для подобных благодеяний.
— Нет, — сказал я, — они не переносят душу. Они лишь копируют паттерны, которые составляют твоё сознание.
— Копируют? А что происходит с оригиналом?
— Он… видишь ли, он передаёт юридические права личности копии. А после этого биологический оригинал удаляется от общества.
— Удаляется куда?
— Это место называется Верхний Эдем.
— Где это?
Хотел бы я, чтобы был другой способ это сказать.
— На Луне.
— На Луне!
— Да, на обратной стороне Луны.
Она покачала головой.
— Когда ты собираешься это сделать?
— Скоро, — ответил я. — Очень скоро. Я просто… просто не могу больше ждать. Бояться, что чихну, или как-то не так согну шею, или вообще не сделаю ничего — и окажусь с разрушенным мозгом, парализованным или мёртвым. Это ожидание убивает меня.
Она вздохнула, издав долгий шелестящий звук.
— Приходи попрощаться перед тем, как отправишься на Луну.
— Я прощаюсь сейчас, — сказал я. — Я собираюсь сделать это завтра. Но новый я будет регулярно тебя навещать.