Мнемозина, или Алиби троеженца
Шрифт:
– Нисколько, – улыбнулся я, – я даже знаю день и час, когда я стану Вашим мужем!
– Да, вы же старый! – возмутилась она, и ее красивые волшебные глаза тут же вспыхнули от гнева.
– Неважно! – вздохнул я. – Самое главное, что меня это вполне устраивает! И мне к тому же давно пора на отдых!
– Да, разве вы сможете еще быть в постели мужчиной?! – засмеялась она.
– Еще как смогу! – я вполне серьезно поглядел ей в глаза, и она перестала смеяться.
Я быстро подошел к двери и защелкнул ее на замок, и так же
– Что, прямо здесь?! – удивилась она, не поднимаясь с кресла.
Я присел возле нее на пол, на колени, и сначала проверил ее реакцию на легкое прикосновение моих пальцев до ее обнаженного колена, иными словами, я проверил, доступен ли предмет моего вожделения предмету моего обожания!
Он был доступен, но почему-то сама девушка показалась мне недоступной.
Натянутая как струна, широко расставив свои стройные ноги, и совершенно обнажив их из-под коротенького легкого платьица, она бормотала себе под нос что-то невнятное о каких-то смертных грехах.
– Что это с вами?! – спросил я.
Услышав мой вопрос, она даже не заметила, как я сел на ковер и легко стащил с нее трусики из-под коротенького платьица…
Мой фаллос вошел в нее мгновенно и блестяще, за секунду до этого он сиял на солнце, как клинок обнаженной сабли, правда, на какую-то долю секунду встретив на своем пути незначительное препятствие, которое он тут же быстро преодолел.
От удивления она не успела даже вскрикнуть, а я от собственного удивления излил в нее все свое семя, в ее юное и сочащееся кровью от моего проникновения лоно.
– Так ты еще девочка! – от изумления прошептал я, прижавшись к ее груди и ощутив, как бешено колотится и ее, и мое сердце.
– Н-да, вот такие бывают профессора, деточка, – минутой позже говорил ей я.
Она была настолько шокирована всем происшедшим, что даже не плакала.
Впрочем, мне и самому все это было в диковинку!
Замужняя женщина, пришедшая меня подкупить, оказывается не только потенциальной убийцей своего мужа, но и еще невинной девушкой!
Как ни странно, но после нашей близости, она вдруг всего меня обняла и прижалась ко мне.
Как-будто мое проникновение в нее тут же наполнило ее любовью. Я уже давно заметил, что к первым своим мужчинам женщины очень быстро привыкают, и потом им уже нелегко с ними расстаться!
И все же самым удивительным для меня было то, что Мнемозина после всего этого никак не хотела, чтобы я подделывал результаты экспертизы.
Неожиданно она захотела сесть в тюрьму, правда, это было всего лишь мимолетным порывом, потому что через несколько минут она, еле выговаривая слова, и со слезами на глазах, замечу, с самыми жгучими слезами, все же согласилась стать моей женой, ради нужного ей результата экспертизы.
– Правда, я этого не хочу! – заплакала она, и по интонации ее голоса, и по ее судорожному плачу и безумному хватанию ртом воздуха, я понимал, как ей стыдно, и влюбился в нее, и провел языком по ложбинке между двух полушарий, а затем жадно присосался к одному из ее нежных сосков.
Ее тихий, звучащий в ласковой тональности плач только усиливал мое желание, которое накатывало на меня бурными волнами, и вскоре мой пенис опять отвердел, и я опять вошел в нее, но уже не резко, как в первый раз, а медленно, ощущая раскрывшейся головкой каждую складочку ее первозданного лона. Препятствие было сломлено, и теперь мой хобот извивался в ней безумным змеем.
– Мне больно, – шептала она сквозь слезы, с силой хватая запястья моих рук, жадно сжимающие полушария ее великолепных грудей, но я с еще большим пылом входил и выходил из нее.
Тогда она укусила меня за плечо, но это только усилило мой безумный порыв, еще немного и она вдруг закричала, едва осознав слепую вспышку своего насквозь пронзенного наслаждением разума, и вся, поникнув, повисла на моем плече. Она плакала, вздыхала, как ребенок, быть может, впервые пожелавший перехитрить этот мир и попавшийся неожиданно с поличным.
О, Господи, какая все же большая разница, не хочет человек грешить или не умеет!
Ее обман – грех совпал с моим обманом и грехом, и мы совокупились.
Неожиданно по ее лицу пробежала волна наслаждения, и я в эту минуту подумал, что может быть, она все же привыкнет ко мне, и не будет обращать внимания на мой возраст, если я смог с первого же раза извлечь из нее волну наслаждения, которая продолжала оставаться на ее лице как доказательство моего интимного триумфа.
Обед уже заканчивался, а мой фалл продолжал извлекать из нее неожиданные звуки.
Вскоре в дверь кабинета кто-то настойчиво постучал кулаком, но я продолжал оставаться в ней как во сне, как в изумительном и волшебном абсурде собственного существования!
Абсурд был мне необходим как воздух, как вода!
Без абсурда бы истощился запас моего жизненного терпения, особенно при постоянном общении с разлагающимися трупами, и, наконец, иссякло бы столь необходимое любопытство, любопытство, на котором замешана вся моя жизнь!
Я давно уже понял, что человек не может умереть безвинным существом.
Еще в детстве, посещая изостудию, я нарисовал акварелью небольшую картину, на картоне, сопливый мальчишка бросает во всех проходящих мимо него людей комьями грязи, и все прохожие, заляпанные с ног до головы грязью, с большим удивлением смотрят на него, и словно понимают, что только от одного прикосновения небольшого кома грязи к их телу, они все стали грязными, и им уже никогда не отмыться, ибо любое прикосновение грязи к тебе делает тебя грязным на всю жизнь.
Вот и сейчас я чувствовал себя и грязным, и усталым, как будто бы уже прожившим всю свою жизнь без остатка, и в то же мгновение, а может быть именно в нем самом, я ощутил весь смысл своего земного восхождения…