Многая лета
Шрифт:
Мартемьян Григорьевич поставил шкатулку в схрон и стряхнул с пальцев следы побелки.
«По сравнению с террористами я чистый ангел», – пробормотал он себе под нос, но тут вспомнил, что обещал до наступления комендантского часа организовать одной дамочке свидание с заключённым, за что жене охранника было посуле по полфунта вологодского масла. Дамочка расплатилась золотой брошью, а полфунта масла обошлось в десять коробков спичек. Итого: половина золотой броши – чистая прибыль.
Мартемьян Григорьевич приоткрыл дверь и, наслаждаясь звуками собственного
– Фаина, приготовь мне круг масла. Да запакуй получше, чтоб не развернулось в дороге.
И ещё выстави в прихожую галоши, осень нынче выдалась слякотная.
Фаина настолько привыкла к опустевшим городским улицам, что кучка женщин около пуговичной фабрики братьев Бух её удивила, тем паче, что фабрика не работала с начала переворота. В разбитых окнах гулял ветер. Да и сам Васильевский остров выглядел потускневшим и хмурым, словно после разрушительного наводнения, что приходят в Петроград по осени и оставляют после себя заколоченные витрины и вывороченные мостовые.
Привычным жестом она проверила за пазухой свёрток, предназначенный для передачи очередному клиенту в условленном месте. Мартемьян Григорьевич строго-настрого наказал пулей лететь на встречу и не разевать рот по сторонам. Но господин в шляпе и пенсне, как описал адресата хозяин, ещё не появился. Фаина остановилась и стала слушать агитаторшу, что стояла на перевёрнутой бочке, держа на плече древко с красным флагом.
– Быт, дорогие товарищи женщины! Быт, быт и быт – вот то, что не даёт работнице и крестьянке вздохнуть и расправить плечи. Только когда мы разорвём оковы быта, женщина станет равноправным членом нового социалистического общества.
Сорвав с плеча древко, агитаторша поболтала знаменем в воздухе и приставила к ноге, как солдат ружьё. Толпа сдержанно зашумела в ответ. Агитаторша набрала в грудь воздуха и выпалила:
– Революция, товарищи, дала свободу всем, в том числе и вам! Свободная женщина не станет надрываться на кухне или за стиркой белья, она пойдёт творить и любить, товарищи!
– Это в проститутки, что ли? – выкрикнула с места толстуха в сером платке.
Прокатившийся по толпе смешок затих под суровым взглядом агитаторши. Та подбоченилась, так что стал виден револьвер, спрятанный под кацавейкой, и нацелила на толстуху указательный палец:
– Вот вам, товарищи и гражданки, образчик серости и косности. Раскрепощённая женщина – не проститутка, а друг, товарищ и брат. Её мысли занимают не щи да каша, а государственные проблемы. Партия призывает вас учиться, да не просто учить грамоту, а учиться управлять государством.
– А портки стирать кто будет? – не унималась толстуха.
– Портки? Чьи? – растерялась агитаторша.
– А ребятишек куда? Ежели их не кормить да не обстирывать, так беспризорство получится! – выкрикнула высокая девушка с румяными щеками.
– Ты, Ленка, сперва замуж выйди, а потом о ребятишках думай! – озорно взлетел вверх короткий смешок.
С глухим стуком агитаторша притопнула каблуком о днище
– Брак, товарищи, это пережиток прошлого. В свободной России нет и не будет места позорному явлению подчинения мужу. Свободная женщина сама станет главой семьи!
Толстуха зашевелилась и ехидно подначила:
– Так ты же говоришь – семьи не будет.
– А мужиков куда девать? – пробасила чернявая тётка в извозчицком армяке. Обернувшись, она обратилась к кому-то из слушавших. – Слышь, Антиповна, может, ты мово мужика себе заберёшь? Вот, гражданка говорит, что мне он теперь без надобности!
– Мне твой Гришка задаром не нужен! Я себе матросика присматриваю! – Весёлая молодайка лихо подбоченилась. Кругом засмеялись.
– Работницы, сейчас не время для шуток! – надсадно проорала агитаторша. Чтобы привлечь к себе внимание, она снова подняла флаг, кроваво затрепетавший на ветру. – Мы должны скинуть ярмо прошлого и встать вровень с мужчинами!
Водрузив знамя на плечо, она исподлобья оглядела развеселившихся женщин и остановила взгляд на Фаине:
– Вот ты, девушка, разве ты не хочешь стать свободной?
Под перекрёстным огнём многих глаз Фаина сконфузилась:
– Не знаю.
– Типичный образчик устарелого мышления! – воскликнула агитаторша, словно именно такого ответа и ожидала. – Но ничего, мы, большевики, научим тебя быть свободной, а не захочешь добровольно – заставим! Советская власть полностью уравняла мужчину и женщину в труде, образовании и семье. Ура, товарищи!
– Ура, – нестройно подхватило несколько голосов.
Фаина стала выбираться из толпы, поскольку заметила на перекрёстке нужного господина в пенсне и шляпе. Остаётся вручить ему свёрток, и можно бежать по своим делам.
Прибавив шаг, Фаина сунула руку за пакетом, но с ужасом обнаружила, что тот исчез.
– То есть как украли? Ты понимаешь, что ты творишь? – Одним движением господин в шляпе схватил Фаину за отвороты жакета и крепко встряхнул. – Признавайся, куда девала?
Он тряс Фаину, и его голова тряслась тоже. Упавшее с носа пенсне на шнурке болталось по груди из стороны в сторону, задевая за пуговицы на суконном пальто.
– Правда, украли. Прямо сейчас. Богом клянусь. Я там стояла, – дрожащей рукой Фаина показала на толпу женщин, которые начали расходиться. Позади всех с флагом наперевес шествовала агитаторша.
Лицо господина из багрового стало бледным, а щёки обвисли, сделав его старым и жалким.
– Убила. Без ножа зарезала.
– Я отслужу, только скажите, что надо сделать? – горестно залепетала Фаина. Ей было жалко этого человека, стоявшего с несчастным видом, и жалко себя, потому что она тоже была несчастна и испугана.
Она осознавала, что говорит ерунду, и в свёртке было нечто настолько важное и ценное, что ей жизни не хватит расплатиться. Но вдруг господин сейчас кивнёт головой и скажет, что ему необходимо выстирать бельё, или целый год убирать квартиру, или ещё что-нибудь, что она умеет и может.