Многие знания – многие печали. Вне времени, вне игры (сборник)
Шрифт:
– Мой свекор тогда в министерстве начальником главка был.
– Большая должность. Понимаю, почему ты выбрала в качестве мужа именно Харченко.
– Вот именно, – ощетинилась она. – Женщина, знаешь ли, в любом возрасте думает о своих будущих детях. И потому выходит не за нищих голодранцев, которые птенца выкормить не в силах, а за людей надежных.
Пикировка и выяснение отношений – спустя тридцать лет и три года – не входили в мои планы, и потому я поинтересовался довольно миролюбиво:
– И как ты с ним?
– Поначалу все шло прекрасно. Мой свекор тогда и Семена пристроил на работу,
– У вас дочка родилась?
– Да, в восемьдесят первом, назвали ее Лилей. Слава богу, больше с ним детей у меня не было… Словом, я терпела-мучилась, а потом настали новые времена, все советское стало рушиться, деньги обесценились, зарплату задерживали, кошмар! Все крутились, кто как мог, – но не мой Харченко. На любое предложение – извозом частным заняться, челноком в Турцию поехать – гордо отвечал: «Я дипломированный инженер-электрофизик и должен делать свою работу!» В общем, мы разошлись, он собрал свой чемоданчик и ушел, джентльмен… Лильку против меня настраивал…
– А как потом его судьба сложилась? – Конечную точку в судьбе Семы я знал: смерть в волнах на мальдивском острове, куда он отправился с любовницей втайне от новой жены. Но вот что в жизни Харченко происходило в промежутке между уходом от Лидии и кончиной? Каким путем он все-таки взошел на гору?
– Папаша его, конечно, не бросил, – скривила губы моя собеседница. – Такие не тонут. Пристроил свекор моего Харченко в концерн атомный, быстро вывел в начальники… Ты слышал, как он погиб?
– Да, мне рассказывали. А что твоя дочка?
– Лиля? Мы не общаемся.
Это поразило меня. Мне показалось, что я ослышался. Я никогда про такое не слышал: чтобы мать не поддерживала отношений с взрослой дочерью. Такое бывает?!
– Как это получилось? – я был искренне поражен.
– На Лилю очень сильно влиял мой Харченко. Я, к сожалению, слишком поздно это поняла. Он ей сумел внушить настоящую ненависть ко мне, представляешь? Постоянно я с ее стороны слышала недовольство. Вечно претензии, свары, укоры. А в один прекрасный день она хлопнула дверью и ушла от меня, стала жить отдельно. Я ее удерживать не стала – выросла девица, институт окончила, взрослая, считай.
– Может, мальчик на нее отрицательно влиял?
– Да какой там мальчик! Муж мой бывший на нее влиял, хотел, видать, таким образом мне отомстить. Представляешь, Лилька даже в суд на меня подавала, хотела квартиру отхапать. Я пошла на мировую, и мы с ней разменялись и разъехались, но я ей сказала: ноги твоей в моем доме больше не будет! С тех пор лет семь мы не общаемся.
– Да, неприятная история.
– А как ты поживаешь? – увела она разговор в сторону. – Женат? Разведен?
– Я тоже первый раз женился довольно быстро, в восемьдесят пятом. Помнишь, как в те времена парней спрашивали: ты женишься по любви, взаимности или как честный человек? Так вот, я женился как честный человек. Сын родился в восемьдесят шестом, он по моим стопам не пошел, ни по физике, ни по рисованию. Получил экономическое образование в Манчестере, хоть и трудно было, работу в Лондоне
– А что у тебя было дальше?
– Супруга номер два. Прожили восемь лет. Детей не было. А что у тебя после Харченко?
– Был и второй муж и сын. Супруг сильно старше меня – в общем, он… – Она хлюпнула носом. – …Умер. Теперь мы живем вместе с сыном.
Она протянула мне бумажник с фотографией: там здоровенный красивый парень обнимал за плечи постаревшую и потолстевшую Лидию, растроганную мамашку.
– А дочки снимка нет? – спросил я не без умысла. Почему-то вдруг закралось в голову, что она может быть похожа на мою новую знакомую по имени Лена. Я-то ее документов не видел.
Мою собеседницу аж передернуло. «Нет, – скривила она губы. – Дочкиного фото у меня нет». И опять переменила тему, ставшую ей, вероятно, неприятной.
– А ты знаешь, что случилось с нашими мальчиками? Теми, что были с тобой и Петькой в Зурбагане?
– Пильгуй, Кутайсов, Селиверстов? – переспросил я.
– Да, а теперь еще и Марцевич.
– Жалко их. А почему, как ты думаешь, – я в упор поглядел ей прямо в глаза, – все они погибли? Почти одновременно? Чуть не в один год?
Что-то в лице ее дрогнуло: мне показалось, что-то она знала или подозревала. Но сказала с убежденностью – пожалуй, даже излишней, с определенным перебором:
– Представления не имею, отчего так случилось.
– Почему именно сейчас? – продолжал настаивать я. – И почему – они?
– Откуда мне-то знать? – она вроде даже немного рассердилась.
– Скажи: а твой первый муж, Харченко – он ведь утонул? Там не было никакого криминала?
– Нет, – сказала она с чрезвычайной уверенностью. – Он тонул на виду у всего пляжа. И его тогдашней любовницы.
– А как же спасатели? Не в России ведь дело было, не на диком пляже?
– Они там, мальдивцы, еще меньше работать любят, чем наши. Спохватились, говорят, бросились, вытащили. Но было уже поздно. Откачивали – но не спасли.
– Но раз рядом с Семеном была тогда любовница – она ведь могла ему что-нибудь в коктейль подсыпать. Или попросту подпоить.
– Ты всегда был фантазером, Кирилл. Пятидесятилетнему мужику не надо с двадцатилетними трахаться – вот у него сердчишко и не выдержало.
– Он, наверное, богатое наследство оставил?
– Да, говорят, в последнее время получал Харченко много. И чиновник был не из последних. Наверняка откаты брал, я его как облупленного знаю. Дом, говорят, роскошный оставил, две или три квартиры.
– А тебе ничего не перепало?
– С какой стати? По закону разведенной жене никогда ничего не светит.
– А Лиле досталось? С дочерью ведь не разводятся.
И снова что-то передернулось в лице Лидии.
– А про нее-то мне откуда знать?! – с преувеличенным, как мне показалось, жаром опять ответила она. – Я ж говорю: мы не общаемся.
Мы поговорили еще минут десять про работу, про поездки за границу.
Ничего в моем сердце ни разу не дрогнуло: слишком уж нынешняя Лидия отличалась от той, прежней. Ничего общего, разве что тембр голоса, но все равно он звучал не кокетливо и не зазывно, как в молодости, а больше устало или раздраженно.