Много шума из никогда
Шрифт:
— Ясный пень, читала, — с лету соврала Метанка и тут же спросила, кто такой пацифист. Пришлось объяснить.
— Пацифист — это такой парень… он вовсе не импотент и не трезвенник. Просто у него есть такая модная привычка — он… — тут я слегка замялся, — он…
— Что, драться не умеет, да? Мышцы у него плохо накачаны? — услужливо подсказала Метанка, радостно улыбаясь.
— Ну нет… Он очень здорово дерется! Кого хочешь вгонит в гро… то есть, я хотел сказать: отправит в нокаут. Дело не в этом. Просто пацифист — он… предпочитает заниматься любовью, а не войной!
Что
— Слушай, Славка! — возбужденно и как-то таинственно произнесла она, мягко отведя от лица светлые кудряшки и включив зеленый взгляд на полную мощность. — А давай я тоже буду пацифист!
Она скользнула к моему сену… Воровато оглянувшись на слепого, нахохлившегося в дальнем углу, мягко опустилась передо мной на колени и тихонько провела ладошкой по подолу своего платья, словно оправляя его. Через секунду я снова ощутил касание прохладных пальчиков и фруктовое дыхание у самой щеки — Метанка склонила голову к моему мощному плечу и сонно улыбнулась.
— Я сегодня пацифистка… Зачем нам воевать с этим Рогволодом? Вместо войны есть занятия получше… — сладко прошептали мне в ухо, и я понял, что Лито совсем не прав. Она живая — и даже слишком. Не могу сказать, что моя крыша в тот момент совершенно съехала на затылок [62] . Не успела — на помощь пришел аскетичный эльф:
— Не мысли, девка, буди я не чую, что ты там твориши! — мрачно сказал он. — Не трожи Славка — ему синочь потреба воевати, а не парок миловать!
62
Когда «крыша съезжает на затылок», это значит, что слегка помутился рассудок. — С.Т.
— Да-да, — поспешно сказал я. — Ужасно занят сегодня, милая. Прости… Первым делом — алыберы, а эмоции — потом. Сама понимаешь: бизнес… А тебе пора к Рогволоду.
По стене мелькнула тень — колко блеснули зеленые глаза. Метанка вскочила и отбежала к огромному чердачному окну — обеими руками распахнула тяжелые створки — и замерла, обернувшись.
— Увидимся ночью на ягоднике! — звонко сказала она. — До начала операции прошу не беспокоить. У меня тоже бизнес: к Рогволоду пора! — Легкое тело откинулось чуть назад и через мгновение, качнувшись вниз, исчезло в раскрытом окне.
Мне стало любопытно. Я даже встал на ноги и приблизился к окну. Осторожно высунув голову, оценил Метанкины шансы на выживание. Земля темнела метрах в десяти — что делать, высокий был сарай. Жаль, но ведьма этого не учла.
Многое случалось в моей жизни, но чтоб симпатичная герлочка из-за меня, да с десятиметровой высоты — такое впервые. Вот что любовь делает с русской женщиной… Благородные они все-таки существа, чувствительные. Даже жалко ее, эту ведьмочку.
— Хоронить будем, али пусть так лежит? — поинтересовался я у Лито.
— Дабы схоронить, сперва прибить надоба, — ухмыльнулся Лито. — А она враз уже за Вервятиной дорогой. Шибко летает, стерва. Стрелая, что твой Горлаш.
Поразительно, но трупика девочки внизу не виднелось — очевидно, стало подводить зрение.
— И что, это у нее привычка такая — в окна выходить?
— А что ей буде? Крыльца распахнет — и пошла по ветру. — Слепец отбросил в угол обломки хлыстика и прикрыл глаза. — Поговорки ходят, будя полуденицы в потачек малых обрачаются… Сам не видал, а люди врут…
— Ага, — согласился я. — Метанки превращаются в птичек, марсиане насилуют девушек, снежный человек выходит на тропу войны, а президент у нас — самый всенародно избранный в Галактике. Это бесспорно.
Внизу оформились чьи-то шаги, а вскоре и Гнедан, пыхтя, вскарабкался по лестнице. У него был огромный мешок, а в мешке тяжелое. Судя по всему, внутри были утюги и старые примуса — предметы железные и дребезжащие. Рыжий торжественно уселся на мешок верхом и размазал пот по лбу.
— Вота: будьмо в дело собиратися. Я орудие привлачил, кольчужки да обережки. Разбирай, кому что любо.
Лито с энтузиазмом бросился к мешку и стал рыться там на пару с Гнеданом, вытаскивая разнообразный металлический трэш. Я медленно приблизился и навис над подчиненными, скрестив руки на груди.
— А Травень где? Где мой любимый боевик? Я скучаю по его благородной неаполитанской физиономии.
— Травка поспешно устрался к устью Сольцы — следить за Рогволодом. Како узрит алыбера, пустит к нам Горлаша с берестяным письмом, — обстоятельно изложил Гнедан, между делом отнимая у слепого изящно заостренную железку с костистой ручкой.
— Брось-ка, Лито! Есто мой меч, я его путем знаю! — прикрикнул он, но Лито намертво вцепился в ножны, и между народом завязался конфликт. Рассчитывая прекратить его в зародыше, я воспользовался личным авторитетом и наложил на меч начальственную руку.
— Верни-ко мне. Славка, — обиженно попросил Гнедан. — Я долгое лезво люблю! Тебе такой не с руки вертеть…
— Иста речь, мечишко-то буде мой, — перебил его эльф. — Саморучно на рукоять вальяшки накладывал и кожею оплетал…
— Тэк-с, — лаконично сказал я, пробуя «лезво» большим пальцем. — Солидный инструмент. — Вогнав меч в узорчатые ножны, я приложил его к бедру и модно завязал на животе кожаные тесемки. Инструмент приятной тяжестью провис на поясе, и я ощутил себя главным.
— Вопросы есть? — Я невзначай положил ладонь на рукоять. Вопросов не стало — ребята немедля помирились.
— Надоба кожи-то кольчужной прикупить, — высказался Гнедан, разглядывая одну из железных рубах. — О! Эта тебе, Мстиславка! — радостно добавил он, обнаружив на ней ощутимую прореху в области груди.
— Разумеется, мне! — просиял я.
— Вестимо, тебе! Ты сам и раздобыл ея, твоего меча работа! — Гнедан продел в разрыв загорелую руку и растопырил пальцы. — Съяли мы ея, родимую, с побитого ушкуйника — помнишь, на смоляной-та ладье? Ну, да ведь ты теперь ничего не помнишь… А сам того ушкуйника по самы рамена на лезво-то насадил. Втроем истягивали меч из трупа…