Многоярусный мир: Создатель Вселенных. Врата мироздания. Личный космос. За стенами Терры.
Шрифт:
По просьбе пассажиров Кикаха произнес несколько слов, и все рассмеялись.
— Гэри Купер! Ты когда-нибудь дублировал его?
Это, казалось, разбило напряжение, созданное словами Му-Му. Она улыбнулась и снова села, но ее темные глаза то и дело бросали мгновенные стрелы взглядов в сторону чужаков. Кикаха знал, что она не удовлетворена. Лу Баум сел рядом с Му-Му. Его адамово яблоко работало так, словно являлось поршнем насоса. На лице его утвердилось тяжелое, почти ошеломленное выражение, но Кикаха догадывался, что его все еще разбирает любопытство. И еще ему было страшновато. Баум явно верил
Кикаху это не волновало. Ее анализ чужаков мог быть лишь маневром с целью отпугнуть Баума от Ананы. Важно было как можно скорее попасть в Лос-Анджелес, сведя к минимуму возможность оказаться замеченными людьми Рыжего Орка. Автобус представлялся ему удачей, а как только они доберутся до подходящего места, чтобы свалить, они свалят. И прости-прощай, Король Гномов и его тухлые яйца!
Он оглядел оставшихся обитателей автобуса. Трое мужчин, игравших в карты, подняли головы, когда он прошел, но ничего не сказали. Его слегка отталкивали их лысые головы, клочки седых волос, расплывшиеся и обрюзгшие черты лиц, глаза в красных прожилках, морщины, двойные подбородки и толстые животы. За двадцать четыре года, прожитые во вселенной Джадавина, он видел не более четырех стариков. Люди там жили тысячу лет, если им удавалось избежать несчастного случая или человекоубийства, и не старели до последней сотни лет. Так долго, правда, удавалось прожить немногим. И потому Кикаха забыл о существовании стариков и старух.
Он испытывал отвращение, хотя и не такое сильное, как Анана. Она-то выросла в мире, где вообще не было физически старых людей, и хотя ей исполнилось уже десять тысяч лет, она до сих пор не жила во вселенных, населенных некрасивыми людьми. Властелины были народом эстетичным и потому выпалывали некрасивых из своего человеческого имущества и давали уцелевшим шанс обладать долгой-предолгой юностью.
По проходу к нему подошел Баум и спросил:
— Ищешь что-нибудь?
— Мне просто любопытно, — ответил Кикаха, — есть ли тут какой-то способ выйти иначе, чем через переднюю дверь?
— В женской раздевалке есть запасной выход, а что?
— Просто люблю знать подобные вещи, — уклончиво произнес Кикаха. Он не видел, с какой стати надо объяснять, что он всегда узнавал, сколько имеется выходов и насколько они доступны. Он открыл двери в обе раздевалки и туалет, а потом изучил запасную дверь, чтобы в случае необходимости суметь открыть ее мгновенно.
Следовавший за ним Баум заметил:
— Нахальства, друг мой, тебе, конечно, не занимать. Разве ты не знаешь, что любопытство сгубило кошку?
— Данной кошке оно сохранило жизнь, — отпарировал Кикаха.
Баум понизил голос и, подойдя поближе к Кикахе, спросил:
— У тебя действительно пунктик по этой цыпочке?
Фраза для Кикахи была новой, но он понял ее без труда.
И ответил:
— Да. А что?
— Очень жаль. Я действительно обалдел от нее. Сам понимаешь, не хочу обидеть, — сказал он, когда Кикаха сузил глаза. — Му-Му настоящая куколка, но немного чудная, ты понимаешь, о чем я. Она говорит, что вы чудики и что в вас есть что-то странное, но мне это нравится. Я хочу сказать, что если тебе нужно немного денег, скажем одна-две тысячи,
— Две тысячи! — усмехнулся Кикаха. — Ты, должно быть, очень сильно ее хочешь.
— Две тысячи не растут на денежном дереве, друг мой, но за такую цыпочку...
— Должно быть, твой бизнес очень доходен, если ты можешь выбрасывать такую сумму, — заметил Кикаха.
— Старик, ты шутишь! — Баум, казалось, искренне удивился. — Неужели ты на самом деле никогда не слышал обо мне и моей группе? Мы знамениты! Мы везде бывали, мы тридцать восемь раз попадали в первую десятку, мы выпустили золотую пластинку, мы давали концерты в Чаше! Ты не в струе? И мы снова на пути к Чаше.
— Я долго отсутствовал, — пояснил Кикаха. — А что, если я возьму твои деньги, а Энн не упадет в твои объятия? Знаешь ли, я не могу заставить ее стать твоей женщиной.
Баум, казалось, обиделся.
— Цыпочки предлагают мне себя дюжинами каждую ночь. Я не шучу. Выбор у меня есть. Ты говоришь, что Энн, эта дочь Санта-Клауса, или кто она там, отвергнет меня? Баума, Короля Гномов?
Черты лица Баума не только не отличались красотой и гармонией, но у него были прыщи и кривые зубы. До этого момента интонации Баума оставались просительными, даже заискивающими, но теперь они стали торжествующими и в то же время презрительными:
— Я могу дать тебе тысячу, возможно, Солли, мой агент, сможет дать тебе пятьсот. На остальные я дам тебе чек.
— Рабство! — хмыкнул Кикаха. — Тебе ведь не может быть больше тридцати пяти, верно? И ты можешь вот так разбрасываться деньгами?
Он вспомнил собственную юность во времена Великой Депрессии. Как много ему приходилось работать просто для того, чтобы выжить, и как тяжело приходилось многим другим...
— Ты чудик, — подтвердил свой вывод Баум. — Неужели ты ничего не знаешь? Или ты меня разыгрываешь?
Голос выдавал переполнявшее его презрение. Кикаха ощутил желание рассмеяться ему в лицо, а также врезать по зубам. Но он не сделал ни того, ни другого. А сказал:
— Я возьму пятнадцать сотен. Но прямо сейчас. И если Энн на тебя наплюет, обратно деньги не получишь.
Баум нервно оглянулся на Му-Му, которая пересела на место рядом с Ананой.
— Подожди, пока не доберемся до Лос-Анджелеса. Мы остановимся перекусить, а потом ты можешь сваливать. Тогда я дам тебе деньги.
— И ты сможешь набраться храбрости и сообщить Му-Му, что Энн останется с вами, а я сваливаю? — поинтересовался Кикаха. — Отлично. За исключением денег. Я хочу получить их сейчас! Иначе я скажу Му-Му, о чем мы только что разговаривали.
Баум чуть побледнел, и его челюсть, выступающая вперед, малость отвисла.
— Ну, ты и змей! Наглости тебе не занимать! Ты думаешь, я обману тебя, выдам легавым?
— Такая возможность приходила мне в голову, — ответил Кикаха, лихорадочно соображая, не означают ли легавые полицейских, — и я хочу подписанное заявление, за что я получаю эти деньги. Подойдет любое законное объяснение.
— Ты, может, и был долгое время вне струи, но не забыл никаких трюков, не так ли? — спросил Баум уже не столь презрительно.