Многоярусный мир: Создатель Вселенных. Врата мироздания. Личный космос. За стенами Терры.
Шрифт:
— Для стрельбы не было никакой причины, кроме твоей злобы, Вала. Злобы и глупости. Я же сказал тебе, что он мог бы стать спасением для нас во многих вопросах жизни и смерти.
Вала медленно прошла по влажной траве и наклонилась осмотреть Теотормона. Подняв ласту с обугленным концом, заметила:
— Он жив... пока. Его еще можно спасти, если так хочешь. Но ласту придется ампутировать по плечо.
Вольф молча повернулся и отправился звать илманиров, чтобы они помогли перенести Теотормона на летающий остров.
С помощью четырех пузырей это было сделано. Там его уложили на полу брига — клетки
Воспользовавшись пилой из акулоподобной рыбы, Вольф отпилил ласт чуть ниже плеча. Плоть расчленилась легко, но потребовалось дважды менять зубья, чтобы перепилить кость. Затем шаман прижал к культе горящий факел, чтобы закупорить кровоточащие сосуды, и наложил на ожог целебную мазь, уверяя Вольфа, что чудодейственное средство помогало и вовсе обгорелым.
Вала наблюдала за ампутацией с легкой усмешкой. И когда Вольф, на секунду оторвавшись от работы, встретился с ней взглядом, рассмеялась. Он пожал плечами. Прекрасный чарующий смех напомнил ему звуки гонга, слышанные им некогда на реке Гузирит, во время путешествия по стране Хамшем на третьем ярусе своей вселенной. В них также звучали золотистые нотки, а это единственное, с чем можно сравнить, вероятно, из бронзы изготовленный гонг, который звенел в темноте древних развалин храма из нефрита и халцедона. Звук его отдавался в камнях и зарослях джунглей. Гонг был бронзовым, но набат его звучал золотом. И вот так же звенел смех Валы — бронзово и золотисто, — полный потаенного и темного чувства.
Она сказала:
— Он никогда не отрастит себе новый ласт, ты ведь знаешь, что если постоянно не счищать струпья, ткань зарубцуется и не регенерирует.
— Вот это уже не твоя забота, — отрезал он. — Все, что могла, ты уже сделала.
Вала фыркнула и поднялась по винтовой лестнице на главную палубу. Вольф выждал некоторое время и, убедившись, что Теотормон не умер, последовал за ней. Там принятых в племя фринканов обучали новым обязанностям, и Вольф заинтересовался.
Он спросил Лугарна, чем питаются огромные газовые растения, ибо ему показалось, что корм должен иметь гигантский вес. А на летающем острове была, по крайней мере, тысяча пузырей, каждый из которых — размером с газовую камеру цеппелина [19] .
19
Дирижабля.
— Растущий пузырь действительно надо кормить, — принялся объяснять Лугарн. — Но когда растение созреет, пузырь отмирает. Его оболочка становится сухой и твердой, и ее специально обрабатывают, чтобы сохранить гибкость и способность растягиваться. Внутрь же помещают новые колонии газовырабатывающих бактерий. Им тоже нужна пища, но в весьма незначительном количестве, а газа они вырабатывают много. На корм им идет, главным образом, сердцевина растений, хотя они могут питаться и рыбой,
Некоторое время спустя Лугарн оставил его, сославшись на занятость. Лунные сумерки кончились, и вернулся полный дневной свет. Остров с силой натягивал веревки. Наконец Лугарн решил, что грузоподъемность достаточна, и пора отправляться в путь. Каменные якоря подняли, веревки, закрепленные на фрондах, обрубили. Медленно поднимаясь, остров проплыл над полуразрушенной деревней. Некоторое время он оставался на высоте ста пятидесяти футов. Потом, по мере того как газ продолжал наполнять пузыри, поднялся до пятисот футов. Лугарн приказал уменьшить подачу пищи бактериям и отправился на обход острова. Осмотр занял у него несколько часов, после чего он вернулся на мостик.
Роберт вернулся посмотреть, как чувствует себя Теотормон. Колдун доложил, что самочувствие пациента хорошее, даже лучше, чем можно было бы ожидать.
Вольф поднялся по лестнице на вершину стен. Здесь он обнаружил Луваха и одного из кузенов, Паламброна — прекрасно сложенного красавца, самого темного в семье. Его конусообразную шляпу с шестиугольным ободком украшали изумрудно-зеленые совы. Черная мантия со стоячим воротником и эполетами в форме львиных лап была сделана из зеленой мерцающей ткани с узором трилиотина, пронзенного окровавленным копьем. Рубашку цвета электрик украшала отделка из канта с белыми черепами. Большой кожаный пояс был отделан золотом и украшен бриллиантами, изумрудами и топазами. Мешковатые брюки — с белыми и черными полосами. На ногах — ботинки из мягкой кожи красного цвета.
Паламброн был исключительным красавцем, о чем и сам хорошо знал. Он кивнул в ответ на приветствие Вольфа и ушел. Тот глядел ему вслед, усмехаясь:
— Паламброн никогда не питал ко мне нежных чувств. Я бы встревожился, если бы он вдруг изменил свое отношение ко мне.
— Пока мы на летающем острове, можно не беспокоиться, — заметил Лувах. — По крайней мере, если поиск не слишком затянется. Хотел бы я знать, как долго он продлится. Так можно вечно летать над этим морем и никогда не наткнуться на врата.
Вольф посмотрел на красное небо, сине-зеленую воду и островок, который они покинули — кусочек дрейфующей суши, с высоты кажущейся не больше монетки. Чуть поодаль кружили белые птицы с огромными крыльями, желтыми кривыми клювами и оранжевыми круглыми глазами. Одна из них с резким криком опустилась рядом с тем местом, где они стояли, подняла голову и уставилась на них немигающими глазами. Вольфу вспомнились вороны собственного мира. Есть ли у этих птиц хоть капля разума? Следили ли они и подслушивали ли для Уризена? У отца наверняка имелись способы наблюдения, иначе бы он не получал бы полного удовлетворения от этой игры.
— Лугарн сказал мне, что Абута следует всегда одним и тем же курсом. Ветер здесь постоянный, и он гонит остров вокруг водного мира по спиральной орбите. Так что, в конечном счете, полет острова охватывает всю поверхность планеты.
— Но остров, на котором находятся врата, также двигается. Что если наши курсы никогда не пересекутся?
Вольф пожал плечами.
— Тогда мы не найдем его.
— Этого-то Уризен и добивается. Вот уж он порадуется, когда увидит, как все мы свихнемся тут от безделья и перегрызем друг другу глотки.