Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений
Шрифт:
На таком расстоянии его не могли опознать, а он хотел узнать как можно больше об этом караване. Он не мог ответить на вопросы Ананы о точной цели своего любопытства, он просто любил знать всякое, чтобы не пребывать в неведении, если изменится ситуация, вот и все.
Анана боялась, что Петорок воспользуется случаем и сбежит к каравану, но Кикаха держал наготове лук, а Петорок достаточно насмотрелся на его способность орудовать луком, чтобы уважать ее.
Караван насчитывал около сорока фургонов. Они были двухэтажного десятиколесного типа, предпочитаемого тишкетмоаками для тяжелой транспортировки по прерии. Каждый
Кикаха ехал параллельным курсом и изучал караван. Наконец Анана осведомилась:
— Что ты думаешь?
Он усмехнулся:
— Этот караван пройдет в двухстах милях от гор Хровака. Добираться туда потребуется чертовски долгое время, так что пришедшее мне на ум будет не очень практичным. Это слишком дерзко и кроме того, надо учесть и Петорока.
Послушав некоторое время ее мольбы, он рассказал ей все, что думал. Она сочла его сумасшедшим.
Все же после некоторого раздумывания они признали, что сама нестандартность и рискованность этой идеи, ее неожиданности могли и в самом деле заставить ее сработать, если им повезет. Но, как он говорит, приходилось учитывать и Петорока.
Некоторое время всякий раз, когда тот находился недостаточно близко, чтобы слышать, она настойчиво предлагала убить его. Анана утверждала, что он заколол бы их в спину, если бы знал, что будет после этого в безопасности. Кикаха согласился с ней, но не мог убить его без большого оправдания.
Он подумывал бросить его в прерии, но боялся, что его поймают те, кто ищет их.
Они держались подальше от каравана, но двигались несколько дней параллельно с ним, на расстоянии нескольких миль. По ночам они отступали даже дальше, поскольку Кикаха не хотел, чтобы караванщики застали его врасплох. На третий день он думал вообще покинуть караван и тронуться в южном направлении. Однако, увидел как что-то сверкнуло в небе, и поскакал к группе редко росших деревьев, обеспечивающих некоторое укрытие. Привязав лошадей к кустам, трое путников вползли по высокой траве на холм и следили за караваном.
Они находились достаточно далеко, так что могли едва-едва различить фигуры людей. Аэролет снизился перед ведущим фургоном и парил примерно в футе над землей. Караван остановился.
Долгое время у аэролета стояла группа людей.
Даже на расстоянии Кикаха видел, как они сильно размахивали руками.
Торговцы протестовали, но через некоторое время повернулись и пошли обратно к ведущему фургону. Тут начался процесс, занявший весь день, хотя тишкетмоаки работали, как бешеные. Все фургоны разгрузили, а потом обыскали.
— Хорошо, что мы не привели свой план в действие, — заметил Кикаха. — Нас наверняка бы нашли. Эти парни — я имею в виду Колокольников — работают основательно.
Они той ночью ушли поглубже в лес и не разводили костра. Утром Кикаха, подкравшись поближе увидел, что аэролет исчез. А тишкетмоаки, вставшие, должно быть, очень рано, почти кончили погрузку. Он вернулся к лагерной стоянке и поговорил с Ананой.
— Теперь, когда Колокольни
Он, однако, пересмотрел свой план отправиться на юг. Вместо этого он решил держаться поближе к каравану. Ему казалось, что Колокольники какое-то время не вернутся в этот район.
На пятый день Кикаха отправился поохотиться в одиночку.
Вернулся он с небольшим оленем за седлом. Петерока и Анану он оставил на южном склоне холма. Они все еще находились там, но Петорок лежал, распростершись на спине, с открытым ртом и застывшим взглядом. Из его солнечного сплетения торчал нож.
— Он пытался напасть на меня, этот лаблаббий! — заявила Анана. — Он хотел, чтобы я переспала с ним. Я отказалась, и он пытался силой заставить меня.
Это была правда; Петорок часто посматривал на Анану с явным вожделением — так бы поступил любой мужчина. Он никогда не пытался дотронуться до нее или сделать какие-то неприличные замечания.
Это не означало, что он не планировал сделать это при первом удобном случае, но Кикаха не верил, что Петорок осмелился бы приставать к ней. Он фактически испытывал ужас перед Ананой и очень боялся оставаться с ней наедине.
С другой стороны, не было никаких доказательств, что Анана лжет. Дело было сделано, и его нельзя было переделать, поэтому он лишь сказал:
— Вытащи свой нож и вытри его. Я все гадал, что ты сделаешь, если я скажу, что хочу переспать с тобой. Теперь я знаю.
Она удивила его, сказав:
— Ты не он. Но ты никогда не узнаешь, если не попробуешь, не так ли?
— Так, — резко ответил он.
Он с любопытством посмотрел на нее.
Господы, по словам Вольфа, были основательно аморальными людьми. То есть большинство из них. Анана была чрезвычайно привлекательной женщиной, которая могла быть, а могла и не быть фригидной. Но десять тысяч лет казались долгим сроком для сохранения у женщины фригидности.
Наверняка в великой науке Господов существовала техника или средства для преодоления фригидности.
С другой стороны, окажется ли страстная женщина способной оставаться страстной после десяти тысяч лет?
Но Вольф говорил, что даже долгоживущие Господы жили одним днем. Подобно смертным, они были захвачены потоком времени. Память их была далека от совершенства, к счастью для них. Так что, хотя они и были подвержены намного большей тоске и скуке, чем так называемые смертные, эти чувства все же их не захлестывали. Процент самоубийств среди них был на самом деле ниже, чем у сравнимой группы людей, но это могло быть отнесено к тому факту, что те, кто имел склонность к самоубийству, давным-давно разделались с собой.
Каковы бы там не были ее чувства, она ему их не открывала. Если она страдала от сексуальной фрустрации, как в давнее время страдал он, она не показывала никаких признаков этого. Наверное идея переспать с ним, низким, даже отталкивающим смертным, была для нее немыслима. И все же он слышал рассказы о проявляемых Господами сексуальных интересах к своим более привлекательным человеческим подданным. Вольф сам говорил, что, когда он был Джадавином, он предавался разгулу с прекрасными женщинами этого мира, используя свою неотразимую мощь, чтобы получить то, что он хотел.