Мобберы
Шрифт:
– Ахинея.
– «ИМПИ-1 – измеритель мощности полупроводниковых излучателей… Требуется оператор ИМПИ в городе Раменское, зарплата в зависимости от стажа…» Дальше. «В Доме культуры Сортавалы проходит выставка фотоэтюдов Импи Киелевяйнена…» «В субботу на Киевском ипподроме первой финишировала лошадь по кличке Импи…» «Нужно ли по всей форме представлять читателю Импи Барбикена, председателя балтиморского Пушечного клуба, и капитана Николя, и Дж. Т. Мастона…» Это, кажется, из Жюля Верна. «Фестиваль педагогических идей. Открытый урок на кафедре ИМПИ…» «Как сообщили нашему изданию
– Довольно! – Рита поднялась и пошла в коридор. – Надоело.
Назову себя тупицей
В полукружье, образованном крыльями Казанского собора, было по-домашнему уютно. Рита сидела на лавочке и листала найденную в облюбованном буккроссерами кафе книгу Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн». Завтра предстоял последний экзамен, она была к нему готова и решила не забивать себе голову филологической околесицей. Едва она пришла сюда и села на тёплые доски, как её окутала пленительная истома. Так бы и сидеть тут до вечера, греясь на солнышке и бездумно читая Фриша…
Украдкой она посматривала на часы: до названного Джимом срока оставались считанные минуты. В час дня случится нечто. Что конкретно? Рита не знала. Она видела флэш-моб один-единственный раз. Тогда творившееся стало для неё полной неожиданностью. Теперь же она знала, что произойдёт нечто, и даже знала когда. Однако эта осведомлённость только будоражила, электризовала, острыми щекочущими разрядами покалывала нервы. Чем ближе минутная стрелка подкрадывалась к цифре «12», тем напряжённее становилось ожидание. Истома, как накидка, у которой вдруг оборвалась пуговка, сползла с плеч, и без неё стало прохладно, несмотря на густой, пластилиново липший к телу свет солнца. Когда осталась минута, ждать стало невмоготу. Рита закрыла книгу и приготовилась к страшному.
Вертя головой, она старалась узнать среди сидевших и гулявших людей коварных мобберов и проникнуть в их планы. Она смотрела во все глаза, но ничего подозрительного не замечала. Люди как люди. Обувь у них была самая обычная, без каких-либо отклонений от нормы. Одежда – тоже. Вели они себя адекватно: читали, разговаривали, бродили возле собора, болтая по мобильным телефонам. И всё-таки Рита не только знала, но и кожей чувствовала, что там, внутри разнородной массы, зреет нечто.
Над ухом громозвучно ахнуло. Рита дёрнулась, будто её проткнули иглой. Оказалось, ничем не примечательный сосед по скамье извлёк откуда-то петарду и устроил салют. Возмущённая, Рита набрала в грудь воздуху, чтобы высказать ему всё, что думала по этому поводу, но раздавшаяся вокруг канонада не дала ей произнести ни слова. На всём пространстве перед собором зардели вспышки ракет и хлопушек. При дневном свете это выглядело бледно, но в силу массовости – достаточно эффектно. Пальба заглушила всё, даже несмолкаемый рев машин на перегруженном Невском. Прохожие замерли, руки с мобильниками опустились, неподалёку остановилось полицейское авто, но из него никто не вышел – видимо, сидевшие в нём пытались осмыслить происходящее.
Рита уже догадалась, что это и есть обещанный моб. Вспыхнувшее вначале раздражение почти мгновенно пропало, она сидела и смотрела на удивительное представление, разыгрывавшееся перед тёмным фасадом «Казанки». Хлопушек оказалось много, мобберы приводили их в действие с отсутствующим видом, будто совершаемое сейчас было занятием обыденным и даже скучным. Рита поймала себя на том, что считает залпы:
– Сорок восемь… пятьдесят пять… шестьдесят три… семьдесят…
– Ну как? – прорвался сквозь стрельбу громкий голос.
Рядом вместо незнакомого парня сидел Вышата. Он был доволен.
– Здоровский моб, правда? Асмуд придумал.
– Семьдесят шесть… Разве сегодня праздник?
– Зачем праздник? – искренне удивился Вышата. – Фейерверки по праздникам – это тривиально. Гораздо интереснее устроить фейерверк в будни, без всякого повода, исключительно ради удовольствия. Если бы сегодня был Новый год, никто бы и внимания на нас не обратил. А сейчас – смотри! – народ прямо зависает.
– Восемьдесят семь… Забавно! Девяносто четыре… сто один… всё?
Канонада стихла. Воздух наполнился шумом двигавшегося транспорта. Мобберы, сделав своё дело, стали незаметно исчезать с импровизированной сцены. Вышата нахмурился и вытащил из кармана ещё одну петарду.
– Сто один? Нехорошее число. Мы же не императора хороним, – и он задорно бабахнул вверх.
В ушах опять зазвенело, в барабанные перепонки ударила тугая волна, но Рита не почувствовала дискомфорта – в голове у неё застряли слова Вышаты.
– Что ты сказал? Какого императора?
– Была такая традиция: когда в России умирал император, пушка Петропавловки стреляла сто один раз. Ты не читала записки Кропоткина?
– Сто один выстрел… – проговорила Рита, и всё стало до смешного просто. – «Импи подскажет». Импи Барбикен – председатель «Пушечного клуба»! Жюль Верн… Какая же я остолопка!
– Ты о чём? – непонимающе заморгал Вышата.
– Идём! – Она вскочила и дёрнула его за плечо. – Здесь есть поблизости интернет-кафе?
– Должно быть…
Она потащила его за собой по Невскому, вглядываясь в вывески на домах. «Сто один, сто один!» – отдавалось в голове.
– Пушка стреляла только по случаю смерти императора? – отрывисто спросила она, лавируя между прохожими.
– Нет, – ответил еле поспевавший за ней Вышата. – Когда в царской семье рождался ребёнок, стреляли тридцать один раз, а на юбилеи…
– Фиг с ними, с юбилеями… Где же это долбаное кафе?
Навстречу попалась группа футбольных фанатов с зенитовскими шарфами. Они шало размахивали руками и обещали порвать ЦСКА, как тузик грелку. Риту это нисколько не трогало: она врезалась в болельщицкую толпу и стала продираться сквозь неё, как сквозь густой ощетинившийся ветками лес. Её цепляли за платье, за волосы, за сумку, толкали, со всех сторон слышались ор и свист. Она ничего не замечала и остановилась лишь тогда, когда кто-то из фанатов крепко сдавил её запястье.