Моби Дик

Мелвилл Герман

Пип любил жизнь со всеми ее неприхотливыми радостями. Он наслаждался зрелищем сверкающего под солнцем океана и блеском звезд в ночном небе. И в нем самом был какой-то ослепительный блеск. Только в жуткой обстановке на корабле, в этой разбойничьей трясине, в которой непонятно почему оказался Пип, его блеск временно померк. Но под конец жизни он вспыхнул с особенной яркостью, разгорелся безумным огнем, и в этом зловещем освещении душа маленького негритенка стала еще прекраснее, чем в те звездные вечера, когда в своем родном Коннектикуте он весело плясал на зеленой полянке с тамбурином в руке.

Случилось так, что, буксируя кита, хранившего в своих вспученных недрах серую амбру,

один из гребцов растянул себе руку и на время вышел из строя. Его место в вельботе занял маленький Пип, хотя до этого он никогда не принимал непосредственного участия в охоте.

Вскоре вельбот Стабба с Пипом на борту уже гнался за кашалотом. Пип очень нервничал и волновался, но, на его счастье, в тот первый раз дело не дошло до слишком близкого знакомства с китом, и Пип, в общем-то, прошел это испытание, не проявив особой трусости, хотя и особой смелости он тоже не проявил.

В следующий раз вельбот Стабба настиг кашалота, и тот, почувствовав в своем теле смертоносный гарпун, ударил хвостом по днищу лодки, и удар этот пришелся как раз под той банкой, на которой сидел бедняга Пип. От неожиданного толчка объятый ужасом мальчик с веслом в руках выпрыгнул из лодки. Падая, он зацепился за ослабленный линь, который опутал его грудь и шею. В следующее мгновение кит рванулся вперед и натянувшийся линь прижал Пипа к борту вельбота.

Объятый охотничьим азартом, Тэштиго, схватив тяжелый нож, занес его над натянутым линем и, полуобернувшись к Стаббу, прорычал: «Рубить?» А посиневшее лицо задыхающегося Пипа красноречиво молило: «Руби скорее! Руби!»

— Руби, черт бы его побрал! — рявкнул Стабб.

Так был спасен Пип и потерян кит.

Когда негритенок забрался в лодку, Стабб стал его отчитывать. Суть его поучений заключалась примерно в следующем: «Никогда, Пип, не прыгай из лодки, кроме тех случаев, когда…» Дальше пошло такое обширное перечисление случаев, когда следует прыгать из лодки, что Стабб, спохватившись, сказал: «Одним словом, никогда не прыгай из лодки, кроме тех случаев, когда лучше всего из нее выпрыгнуть!» Но, догадавшись, что такое наставление может побудить Пипа еще много раз в будущем повторить свой рискованный прыжок, он вдруг прекратил свои поучения, заключив речь такими словами: «Короче говоря, Пип, в другой раз, что бы ни случилось, сиди в лодке, а не то, вот тебе мое святое слово, я не стану тебя подбирать, мы не можем из-за твоих капризов терять добычу. Кашалот, дружок, стоит в тридцать раз дороже, чем ты. Помни об этом и никогда больше не прыгай из вельбота».

Но наши поступки не всегда зависят от наших желаний. И Пип снова выпрыгнул из лодки, причем произошло это при точно таких же обстоятельствах, как и в первый раз. Только теперь Пип не запутался в лине, и когда вельбот помчался за китом, Пип остался в океане. Увы! Стабб сдержал свое слово. А погода в этот день была такая солнечная, тихая, ясная! Лазурное море, усыпанное золотыми бликами, ласково нежилось род безоблачным небом. Только черная курчавая голова Пипа то показывалась, то исчезала на этой гладкой лазури, расцвеченной солнцем.

Не шелохнулась спина непреклонного Стабба, когда Пип оказался за бортом. Никто из матросов не бросил весла, не повернул головы. А кит летел, как на крыльях, и вельбот мчался за ним. Пип остался далеко позади, один в безбрежном океане. Он повернул свое черное лицо к солнцу, но солнце на небе было так же одиноко, как и он.

Держаться на воде во время штиля не трудно, но нестерпимо безнадежное ужасное одиночество! Глубокая сосредоточенность в самом себе посреди необъятной мертвой и равнодушной стихии — боже мой! Как описать это чувство? Вы замечали, что

моряки, купаясь в открытом море, всегда жмутся поближе к своему кораблю и не решаются отплывать от него подальше?

Но неужели Стабб действительно решил бросить бедного негритенка на произвол судьбы? Нет, во всяком случае, он не хотел этого делать. Два вельбота шли вслед за ним, и он знал, что Пипа увидят и подберут, хотя, по правде говоря, отчаянные китобои не очень-то склонны заботиться о трусах и ротозеях, попавших в беду.

Но случилось так, что вельботы Старбека и Фласка неожиданно увидели другое стадо китов. Не заметив Пипа, они переменили курс и пустились в погоню. А Стабб в это время был уже далеко; увлеченный охотой, он забыл и думать о Пипе. Горизонт вокруг несчастного негритенка стал все расширяться и расширяться, и вскоре уже во всех направлениях ему видна была только гладкая поверхность океана, на которой ничто не напоминало о том, что здесь еще недавно были люди.

Совершенно случайно Пипа спас в конце концов сам «Пекод». Но с этих пор бедняга Пип стал дурачком; по крайней мере, так считали все. Высокомерный океан отказался принять его маленькое черное тело, но зато поглотил его огромную светлую душу. Океан поглотил ее, но она продолжала жить. Она, может быть, опустилась в самые

заповедные океанские глубины, где тени первозданного мира скользят в туманной мгле, а бесчисленный суетливый народец, прозванный кораллами, неустанно возводит искусные постройки своей гигантской подводной державы. Маленький Пип рассказывал матросам о том, что видела его душа на дне океана, под синими морскими сводами, где еще никто не бывал. Потому-то матросы и решили, что он свихнулся. Но кто знает, что чувствовал мальчик, когда остался в океане совсем один, брошенный на произвол судьбы? И, может быть, то, что произошло с негритенком, открыло ему мир более мудрый и истинный, чем тот, который видим мы.

Во всяком случае, не станем осуждать Стабба слишком строго. Такие происшествия, как с маленьким Пипом, в ки-тобойном деле случаются нередко. Прочитав эту книгу, вы узнаете, что и со мной приключилось нечто подобное.

Глава пятьдесят вторая

Рассказ однорукого капитана

— Эхой! На корабле! Не встречался тебе Белый Кит? — крикнул Ахав, когда за кормой у нас проходил английский китобоец. Прижав к губам рупор, старик стоял в своем вельботе, подвешенном на шканцах, так что его костяная нога была отлично видна капитану английского судна, который небрежно развалился на носу своего вельбота. Это был добродушного вида загорелый и крепкий моряк лет шестидесяти или около того, одетый в просторную куртку. Один рукав его куртки был пуст и развевался за спиной, точно вымпел на корме корабля. — Не видал ты Моби Дика? — спрашивал у него Ахав.

— А это видишь? — ответил англичанин и поднял над головой искусственную руку, сработанную из белой кашалотовой кости. Рука оканчивалась деревянной головкой, похожей на молоток.

— Вельбот! — взревел Ахав. — Вельбот на воду!

Не прошло и минуты, как вельбот Ахава подошел к борту английского корабля. Но тут возникло непредвиденное затруднение. Взволнованный Ахав совершенно забыл, что с тех пор, как он остался без ноги, ему еще ни разу не приходилось подниматься на борт чужого судна. На «Пекоде» для этой цели было сделано весьма хитроумное устройство— без него одноногий Ахав не мог бы взобраться из шлюпки даже на борт собственного корабля. И теперь, когда волны то поднимали его шлюпку к самому фальшборту английского корабля, то опускали чуть ли не до самого киля, Ахав почувствовал себя беспомощным и жалким.