Моцарт
Шрифт:
И еще одно очень быстро понял Леопольд: в Париже без сильной поддержки не пробиться. Привезенные рекомендательные письма ничего не дали. Парижская знать слишком много перевидела и переслышала всяких знаменитостей, чтобы заинтересоваться каким-то зальцбургским капельмейстером (Леопольд для пущей важности самочинно повысил себя в должности) и его детьми. Да и вообще музыка у пресыщенных парижских аристократов была не в чести. Опера почти всегда пустовала, концерты посещались плохо. Банкиры и откупщики, во всем старавшиеся походить на аристократов, тоже были глубоко равнодушны к искусству. Самостоятельно устроить открытые концерты для широкой публики не было никакой возможности: вся музыкальная жизнь столицы целиком подчинялась концертным обществам. Они прочно держали в руках все нити. Без разрешения концертных директоров нельзя было получить зал, достать же это разрешение было очень трудно.
Изобретательный Леопольд пробовал привлечь внимание публики. Приехав в Париж, он заказал малоизвестному художнику Кармонтейлю — тот недорого брал за работу — групповой портрет: маленький Вольфганг в пудреном парике с косичкой и в длиннополом камзоле — за клавесином, сам Леопольд, играющий на скрипке под аккомпанемент сына, и поющая Наннерл с нотами в руках. Удалось сыскать и гравера. Некий мсье де ла Фосс, тоже за небольшую плату, сделал с картины гравюру, и весьма неплохую. Теперь Моцарты концертировали, но, увы, только лишь на бумаге, на гравюре, а не в концертном зале.
Помощь пришла неожиданно, откуда ее совсем не ожидали. Когда Моцарты выступали во Франкфурте, одна из восторженных поклонниц маленького артиста, жена скромного франкфуртского купца, предложила Леопольду рекомендательное письмо в Париж. Хоть оно было написано незнатной особой и адресовано всего только некоему мсье Мельхиору Гримму, Леопольд не отказался от него. Не хотелось обижать добрую женщину, да и не в его правилах было чем-либо пренебрегать — кто знает, а вдруг пригодится? И это письмо как нельзя лучше пригодилось. То, что не сделали письма многих высокопоставленных людей, свершило письмо простой купеческой жены из Франкфурта.
Фридрих Мельхиор Гримм — офранцузившийся немец, сын пастора из Регенсбурга — оказался тем человеком, который распахнул перед Моцартами двери неприветливого Парижа. Двадцати пяти лет Гримм покинул Лейпцигский университет, в котором учился, и прибыл в Париж «на ловлю счастья и чинов». Пронырливому и бойкому молодому человеку удалось устроиться секретарем герцога Орлеанского. Однако юный немец, обладавший острым политическим нюхом, очень скоро почуял, что куда прибыльней ориентироваться на новые, поднимающиеся силы. Он знакомится с Руссо, сближается с представителями интеллектуальной верхушки все более и более крепнущего третьего сословия, с выдающимися просветителями Дидро и Даламбером. Вместе с Дидро и Даламбером он принимает участие в выпуске знаменитой «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», возвещавшей миру новые, прогрессивные идеи просветительства, идеи, подготовившие будущую буржуазную революцию.
Гримму претили радикальные взгляды Жан Жака Руссо на переустройство мира, его пугала «мужицки-плебейская» революционность учения Жан Жака. Это в конце концов привело к разрыву между ними. Но с Дидро и Даламбером Гримм продолжал водить дружбу. И ему быстро удалось занять довольно значительное место в духовной жизни Парижа тех лет. Ловкий, остроумный, блестяще образованный, он стал своим человеком во многих влиятельнейших салонах столицы. Безгранично честолюбивый, холодно-расчетливый, Фридрих Мельхиор Гримм неуклонно стремился к тому, чтобы упрочить свое положение в обществе. И в конце концов вполне преуспел: выходец из захудалого немецкого городка, сын провинциального пастора стал бароном.
Гримм давно уже выпускал литературно-общественный журнал «Литературная корреспонденция», который сообщал о всех новинках литературы и искусства. «Литературная корреспонденция» не только информировала своих читателей, — а в их ряды предприимчивый Гримм привлек большинство монархов Европы, — обо всех новостях литературы и искусства, но и формировала их вкусы и эстетические склонности. Своим влиянием на коронованных читателей Гримм чрезвычайно дорожил и всеми силами старался его расширить и увеличить. Потому он с огромным рвением, без устали разыскивал все новое, мало-мальски интересное, что могло бы украсить «Литературную корреспонденцию».
Журналист до мозга костей, Гримм сразу понял, какой крупный выигрыш сулит его журналу публикация отчета о выступлении феноменального мальчугана и его талантливой сестры. А какую громкую славу это принесет ему, Гримму! Ведь не кто иной, как он, будет считаться первооткрывателем этих сокрытых от всего мира сокровищ.
Вот истинная причина, почему Гримм принял горячее участие в Моцартах. Он ввел их в лучшие аристократические салоны, достал разрешение на открытый концерт, сам распространил 320 билетов и выручил 80 луидоров — сумма далеко не маленькая, — которые сполна отдал Леопольду. Он позаботился, чтобы концерт был обставлен с возможно большей помпой; благодаря его стараниям в зале горело свыше шестидесяти столовых восковых свечей — явление по тем временам редкостное. Он уведомил двор о Моцартах, поместил в своем журнале блестяще написанную корреспонденцию, прославившую Моцартов на всю Европу.
«Истинные чудеса достаточно редки, — писал Гримм. — И если уж выпадает случай лицезреть чудо, то хочется о нем поговорить. Некий зальцбургский капельмейстер, по фамилии Моцарт, прибыл сюда со своими прелестными детьми. Двенадцатилетняя девочка блестяще играет на рояле. Она с поразительной точностью исполняет большие и трудные пьесы. Ее брат, которому скоро будет семь лет, настолько редкостный феномен, что едва веришь увиденному собственными глазами и услышанному собственными ушами.
Для мальчика не составляет ни малейшего труда сыграть своими ручонками, еле-еле берущими сексту, труднейшие пьесы.
Но еще невероятней то, что он может целый час импровизировать, погружаясь в образы, полные восхитительных мелодий. Воспроизведение их отмечено тонким вкусом, чувством, мыслью.
Само собой разумеется, он с такой же легкостью транспонирует арию и исполняет ее в любой требуемой тональности. Следующий факт, очевидцем которого я был, еще более примечателен. Недавно одна дама спросила, сможет ли он по слуху, не заглянув в ноты, проаккомпанировать итальянскую каватину, которую она знает наизусть. Мальчик наугад подобрал бас [5] . Естественно, он не был полностью правильным. Ведь экспромтом невозможно сопровождать абсолютно незнакомый напев. Однако, когда каватина была спета, маленький Моцарт попросил даму еще раз начать сызнова, и правой рукой исполнил мелодию, а левой одновременно правильно сыграл бас. Вслед за тем он еще десять раз просил певицу повторять каватину и всякий раз менял характер сопровождения. Он проделал бы это еще двадцать раз, если бы слушатели не попросили прекратить опыт.
Самый опытный клавесинист не может соперничать с ним в создании гармоний и в модуляции [6] . Мальчик делает это хоть иногда и на свой лад, но неизменно превосходно.
Он… шутя читает с листа. Пишет со сказочной легкостью, не присаживаясь к инструменту и не выискивая аккорды. Я дал ему менуэт и попросил сочинить к нему бас. Ребенок взял перо и, не подходя к клавесину, написал бас.
Действительно, при виде этого чудо-ребенка теряешь голову.
Дети господина Моцарта вызвали восторги у всех, кто их видел. Король и королева осыпали их милостями.
Жаль, что в нашей стране так мало смыслят в музыке. Отец предполагает отправиться отсюда в Англию, а затем повезет своих детей в Нидерланды».
5
В данном случае — аккомпанемент верхнего голоса, мелодии.
6
Модуляция — переход из одной тональности в другую.
Корреспонденция Гримма открыла Моцартам широкую дорогу к мировой славе. Когда ранней весной 1764 года они прибыли в столицу Англии, это были уже не безвестные странствующие музыканты, а знаменитости, которые прогремели на весь Париж и которых с нетерпением ожидал Лондон. Недаром уже на пятый день после своего приезда они были приглашены ко двору и три часа провели в Сент-Джемском дворце, выступая перед королем и королевой.
Полгода парижской жизни многое дали Вольфгангу. Его исполнительское искусство еще больше возмужало. Теперь для мальчика, казалось, больше не существовало технических трудностей — он стал всемогущим властелином клавесина и органа, инструменты послушно выполняли любое его желание. Он блестяще импровизирует аккомпанемент, превосходно владеет искусством гармонии, уверенно транспонирует — заменяет одну тональность другой, с ошеломляющей легкостью читает с листа — с ходу играет увиденные впервые в жизни произведения так, будто изучал их долгие месяцы.
Свободные от выступлений часы ребенок посвящает композиции — пишет под руководством отца. Плодом этих занятий явились четыре сонаты для клавира и скрипки, вышедшие в Париже из печати в январе 1764 года. Анданте одной из этих сонат и ныне поражает трогательной задушевностью, певучим лиризмом, поэтичной красотой.
С первых же шагов в Лондоне мальчик намного превосходит ожидания англичан. Все газеты полны восторженными статьями. Наннерл именуется искуснейшей музыкантшей Европы, а Вольфганг — всемогущим музыкантом, который в восьмилетнем возрасте знает все, что только можно потребовать от сорокалетнего человека.