Моцарт
Шрифт:
Каждый раз, заходя в гости, Антонио зажимал нос надушенным платком. В этот раз он застал Михаэля за обедом. В смысле, обедал не он. Обедали красавицы. Все сразу.
Антонио только что вернулся из поездки по родной Италии.
— Как наш подопечный? — с порога спросил Антонио. — Все еще вьется вокруг этой… симфонии Вебер?
— О… да! — усмехнулся Михаэль. — Он ухе вполне созрел, чтоб предложить ей… ногу, сердце и свой пустой кошелек.
— Ногу?! — переспросил Антонио.
— Что еще… — пожал плечами Михаэль. — Руки у него заняты.
— Мя-я-у-у! — в унисон взвыли сразу несколько красавиц. Количество еды их явно не устраивало.
Антонио покачал головой и, договорившись о встрече в самом скором времени, покинул уютное жилище Гайдна.
Тихо и незаметно умерла мать Анна Мария. Она и жила так же, тихо и незаметно. Всю себя отдавая детям. Близкие знакомые считали ее женщиной с загадкой. Скромная и порядочная женщина была. Труженица. Вот и вся загадка.
Природа обычно оплакивает уход таких людей. Над Мангеймом сплошные беспросветные облака. Унылый и бесконечный дождь. Кажется, что дождь идет не только здесь, в Мангейме. Но и в Вене. И в таком теперь далеком Зальцбурге.
Вольфганг тяжело переживал потерю. Несколько дней не мог даже сесть за письмо, чтоб сообщить отцу и сестре. Неподвижно сидел за столом, вертел в руках крупнее зеркальце на цепочке. Но солнечных зайчиков не было.
Если б не Михаэль Гайдн, Вольфганг натворил бы глупостей. Гайдн намного старше Вольфганга. И потому мудрее. Именно он организовал похороны, /правда, на деньги «черного человека»/, завалил Вольфа частными заказами, познакомил с нужными людьми.
Работа лучшее лекарство от бед. И Вольф бросается в нее с головой. Ни на день не перестает давать концерты. В залах и парках, в садах и салонах. Спит по два-три часа в сутки.
Да тут еще любовь! Алоизия! Чтоб не разбрасываться, снимает комнату в пансионе фрау Вебер. Оплата, разумеется, уроками.
Уроки и Алоизия! Алоизия и музыка! Что еще просить у судьбы! И самое поразительное, ему удается слепить из посредственности вполне приличную певицу. Ее даже приглашают с концертами. А на горизонте маячит уже и оперный театр!
Поистине, любовь способна творить чудеса!
Вершиной певческой карьеры Алоизии стало выступление в салоне любительницы всего музыкального фрау Бон. По роковому стечению обстоятельств Вольфганг, обычно не пропускавший ни единого выступления Алоизии, отсутствовал. Срочно заканчивал квартет и арию для театра. Рассчитывал успеть к концу вечера. Но увлекся и очнулся от работы только под утро…
Наблюдательные соседи заметили невдалеке от дома фрау Бон большую темную карету. И двоих мужчин в карете.
Первый, кутался в черный плац и тщательно закрывал свое лицо. Вторым был бравый офицер. При параде. Он был молод, красив и решителен. Для него явно не существовало никаких преград. О чем наглядно свидетельствовали торчавшие вверх кончики усов.
— Держите! — сказал «черный человек» и протянул офицеру довольно объемистый кошелек. — Остальное, как договорились…
— Не стоит… — начал было отказываться офицер, но кошелек забрал и спрятал его на груди. — Моя благодарность не имеет границ. Завоевать сердце красавицы, каковой является…
— Не будем уточнять! — глухо произнес «черный человек».
— Мечтой всей моей жизни, было завоевать сердце…
— Ступайте! — прервал его «черный человек», — Да поможет нам Бог! Фрау Бон представит вас. Ступайте! — еще раз повторил он.
И решительно отвернулся в окну.
Бравый офицер поразил всех, обступивших Алоизию после выступления, своей неотразимой внешностью. И размером букета, который он вручил певице. Букет действительно превосходил все допустимые пределы. Алоизия была сражена наповал. И букетом, и разумеется, самим бравым офицером. Его обходительностью. И учтивостью. Потому никто особенно не удивился, когда буквально через пару дней она бежала с ним в неизвестном направлении.
Потеря Алоизии затмила собой даже потерю матери. Вольфганг почти не выходил из своей комнаты, неподвижно лежал на постели, смотрел в потолок. Забывался только темными, длинными ночами.
В одну из таких безумных ночей Вольфганг обнаружил у себя в постели молодую, страстную особу, которая обнимала его, покрывала лицо поцелуями и все такое.
Каково же было изумление Вольфа, когда утром рядом с собой на подушке он обнаружил прелестную головку… Констанцы! Второй средней дочери Вебера! В ее волосах запутался лучик солнца.
Впрочем, Констанца была тоже чрезвычайно мила. Особенно, если слегка изменить прическу. Сделать, эдак, с кудряшками. Констанца так и поступила. На голове появились кудряшки.
Увы! Все тайное становится явным!
Ночные визиты Констанцы не исключение из этого закона.
— Покрыть грех! — шипела злобная Цицилия Вебер своему безвольному муху и глаза ее сверкали, как у дикой кошки.
— Покрыть грех! — шептались на каждой кухне соседи Веберов.
— Покрыть грех! — смущаясь, пробормотал сам Фрид Вебер, столкнувшись утром в коридоре с молодым Вольфгангом.
И Вольфганг направил в славный городок Зальцбург два письма. Одно отцу. С нижайшей просьбой разрешить жениться на Констанце. Другое сестре Нерл. С изложением своей безвыходной ситуации.
Великие идеи эпохи Просвещения стремительно завоевывали всю Европу. Даже в консервативной Вене назревали перемены. В аристократических кругах все громче раздавались голоса протеста против засилья «иностранщины» в культуре.
И самому ярому италоману императору Иосифу II пришлось отступить. Под давлением музыкантов, и особенно первого придворного композитора Антонио Сальери, он дал согласие на открытие в Вене оперного национального театра.