Моцарт
Шрифт:
Леопольд Моцарт о супругой и своими незаурядными детьми прибыли во дворец с точностью часового механизма. Как и подобает истинно австрийской семье.
Высоченные, огромные залы подавили провинциалов своей роскошью в великолепием. Яркие мундиры военных, бархатные камзолы придворных, шелковые платья дам, белые парики. «От всего этого захватывало дух».
Вольф увидел в противоположном конце зала грузную, дородную женщину. И тотчас узнал императрицу Марию Терезу, поскольку, ее портреты видел не раз. Рядом с ней стоял какой-то невыразительный
Вспомнив наставления отца, как именно нужно подходить к императрице, как расшаркаться, как целовать ручку, Вольф решил сходу проделать всю эту процедуру. Подвел до блеска натертый воском паркет. Он оказался предательски скользким. Вольф растянулся во весь рост прямо посреди зала.
Императрица усмехнулась, Император засмеялся, придворные просто зашлись от смеха. Вольф сделал попытку встать и упал опять. Хохот уже волнами гулял по залу.
Неожиданно к распростертому на полу Вольфу подбежала девочка, помогла встать. Девочка была эрцгерцогиня, Мария Антуанетта.
Вольф с вызовом посмотрел вокруг и заявил.
— Ты добрая. Я на тебе женюсь.
… Через три десятка лет Мария Антуанетта сложит свою голову на гильотине… Говорили… до самой последней минуты сквозь слезы она напевала одну из мелодий Вольфганга Амадея Моцарта… А сейчас…
— Ты добрая. Я на тебе женюсь.
Император оказался простым человеком. Незатейливым. Его не интересовала серьезная музыка. Его интересовали фокусы. И Вольф их продемонстрировал. Играл по нотам и по памяти. Играл с завязанными глазами и одним пальцем. Точно угадывал ноту, напетую любым из гостей. Воспроизводил звон бокала и стук капель дождя, цокот копыт лошади и трель канарейки.
Император был доволен. Императрица в восторге. Придворные в восхищении. Только маленькая эрцгерцогиня забилась в дальний угол и бросала оттуда на всех презрительные взгляды.
Прием, оказанный семейству Моцартов во дворце удался. Детям подарили вполне еще сносные одежды. Нерл приличное платьице, Вольфу сюртучок. Леопольд был польщен, не каждому ребенку выпадает такое счастье, носить одежду с плеча императорских отпрысков. Об этом еще долго говорили во всех гостиных Вены.
Но не только маленькой эрцгерцогине не понравился прием, оказанный гениальному ребенку. Был еще один человек. Весь вечер почти никем незамеченный, он простоял в углу за колонной. Многие светские дамы пытались поймать его взгляд и обменяться поклонами. Ни одной это не удалось.
Мужчина был высок, худощав и наделен той мужественной красотой древнего римлянина, которая не может оставить равнодушным ни одно женское сердце. Весь вечер он простоял, не шелохнувшись и не выказывая отношения к происходящему. Только очень наблюдательный человек мог разглядеть в его огромных темных глазах застывшее чувство стыда и отвращения.
Антонио Сальери покинул дворец, не дожидаясь обязательного в таких случаях, ужина для избранных.
«О, времена! О, нравы!», — думал он, бредя по мокрым улицам.
Антонио зашел в трактир «Серебряная змея» и ни с кем не здороваясь, прошел в самую дальнюю комнату. Там стояли всего три стола, и ярко пылал камин.
Услужливый трактирщик тут же зажег свечу на столе и поставил перед Антонио бокал темного вина.
За окном сыпал мелкий, моросящий дождь.
«Надо спасать мальчика!» — думал Антонио, — «В противном случае пустоголовый отец разменяет его талант на несколько горстей монет и окончательно загубит гениального ребенка!».
К столику Антонио подошел крупный, грузный мужчина и тяжело опустился на стул напротив. Они встретились взглядами.
Антонио Сальери и Михаэль Гайдн были знакомы много лет и ценили друг в друге не столько талант музыкальный, сколько умение молчать. Редкое качество среди музыкантов, умение молчать. И слушать.
В отличие от знаменитого брата Иосифа Гайдна, Михаэль относился к своему композиторскому дару легкомысленно. С радостью бросался помогать друзьям, выручал из беды первых встречных. Сочинять садился только когда, неотвратимо наваливалось вдохновение. Когда никак нельзя отвертеться.
— Был? Насладился? — напрямик спросил Гайдн. И не дождавшись ответа, понимающе кивнул.
Антонио молчал. Но Михаэль сегодня был слишком взвинчен, чтоб сидеть с закрытым ртом.
— За какие грехи нам подобное проклятие? — покачивая головой, сокрушался он. — Серьезная музыка никого не интересует! Совсем! Ни-ко-го! — по складам добавил он.
Антонио никак не реагировал. Смотрел в окно.
— Еще два-три года… — продолжал Гайдн, — И во всей Европе не останется ни одного серьезного музыканта!
Сальери повернул к нему голову, удивленно вскинул брови.
— Да, да! Именно так! — настаивал Гайдн. — При таком императоре, все салоны скоро заполонят фокусники, жонглеры и индийские танцовщицы! Будет сплошной «танец живота»!
Не выдержав, Антонио улыбнулся и покачал головой.
— Не думаю, что все так… безнадежно.
— Ты неисправимый оптимист! — откинувшись на спинку стула, обличительным тоном изрек Гайдн. — Посмотри вокруг! Мир катится в пропасть! Падение нравов, озверелое накопительство…
Антонио залпом допил вино и встал из-за стола.
— Надежда умирает последней! — улыбнувшись, сказал он.
Леопольд Моцарт с его незаурядными детьми стад приглашаем во все самые модные салоны и гостиные. Предложения сыпались одно за другим. Дети играли. На клавесине и на скрипках. Гости и хозяева аплодировали. Леопольд Моцарт подсчитывал деньги.
За две недели пребывания в Вене его дети заработали больше, чем он, своим каторжным трудом, мог бы заработать за три года. Вершиной успеха Леопольд посчитал приглашение приехать в Лондон и выступить перед самой королевой Англии.