Моцарт
Шрифт:
Тамино, отправившийся под видом странствующего рыцаря на поножи Памины, чтобы наказать Зарастро, которого считает злым человеком, олицетворяет собой человеческий ум, энергичный, смелый, воодушевленный пламенной жаждой могущества, но плохо знакомый с реальностью и бессознательно ошибающийся в оценке цели своих действий. Правда, он отвоевывает Памину, поскольку они созданы друг для друга и он может полностью реализоваться только через их соединение, но необходимо, чтобы он знал правду, чтобы он понял истинную сущность Царицы Ночи и Зарастро. Так большинство людей действуют вслепую, подталкиваемые ложными движущими силами к иллюзорным целям, игнорируя последствия своих действий. Они позволяют управлять собой обманывающим их злым, мрачным силам. Открыть истину, направить на верный путь — именно в этом состоит миссия жрецов Изиды и Озириса, во главе которых стоит Зарастро. Человек не может целиком владеть своей душой, он приходит к тотальному знанию, приняв посвящение, дать которое ему могут только они.
Нужно, чтобыТамино ясно видел, то есть отдавал себе отчет в том, что обманут Царицей Ночи; нужно, чтобы он подчинился Зарастро и под его
Испытания, предстоящие Тамино и Папагено, — это те символические испытания, которые организуют тайные секты, и символизм их очевиден. Соблюдать обет молчания, не приближаться к женщинам, воздерживаться от еды и питья — вот начальные стадии, которые я бы назвал негативными, но посредством которых надеющийся обрести мудрость показывает, что умеет владеть своими инстинктами, не позволяет увлечь себя чрезмерному аппетиту, привычкам и любви к наслаждению. Позитивные испытания, самые серьезные, самые трудные, состоят в обязанности смело встречать величайшие опасности, связанные с огнем и водой, и преодолевать их. Претендующие на посвящение будут бродить в горах, где на каждом шагу их преследует страх. Они пройдут через лабиринт, представляющий собой символ одновременно земной жизни с ее опасностями и жизни postmortem— после смерти, преодолев испытания загробного мира, которым человек подвергается, прежде чем достичь высшего блаженства. В греческих таинствах посвящение учило понимать значение жизни в этом мире и позволяло навсегда распроститься с потусторонними испытаниями. «Герои» — так называли посвященных — через них приобщались к высшему знанию, к блаженству. Лабиринт, о котором не сказано явно в либретто Волшебной флейты,— главный символ этого посвящения, и именно поэтому Гёте, обладавший более возвышенным и полным» знанием «таинств», чем Моцарт и его франкмасонские помощники, ввел этот лабиринт в Продолжение «Волшебной флейты».
Чтобы помочь надеющимся на посвящение успешно пройти испытания, он вручает каждому из них волшебный инструмент, чье свойство, разумеется, не заменит человеческих качеств, доказать обладание которыми им предстоит, но сделает их более сильными и уверенными. Тамино вручается флейта, Папагено — колокольчики. Почему волшебство не распространяется на флейту Пана, на которой уже играет Птицелов? Потому что она является символом состояния, которое я назвал бы сверхчеловеческим или не-вполне-человеческим: Папагено, существо элементарное, похож на козлоногих сатиров; нужно, чтобы он достиг полного человекообразия и, следовательно, отказался от своего, если хотите, полубожественного звероподобия: подумаем о Пане и о его кортеже гениев в виде полулюдей-полуживотных — об этом препятствии на пути к полному очеловечиванию. Папагено сохраняет флейту Пана, он продолжает на ней играть, ибо она выражает его природу,но волшебство сосредоточено в колокольчиках, которые сотворены рукой неэлементарного человека и звон которых проистекает от некоей духовности.
Когда Моцарт вверяет Тамино волшебную флейту, он забывает, что в античной мифологии этот инструмент принадлежит элементарному миру. В дуэли между природой (Марсий) и разумом (Аполлон) один представлен флейтой, другой — лирой. Первая была голосом инстинктов, страстей, вторая духовно чиста. Но выбор Моцартом флейты легко объяснить. Прежде всего он очень любит этот инструмент. Самые прекрасные страницы его творчества, возможно, те, которые он посвятил флейтой С нею он достигает вершин земной красоты, освещенной разумом, душой, выражающей себя самыми нежными и пылкими голосами страсти. Наконец, мы недостаточно отдаем себе отчет в том, что говорит сама Памина в финальной сцене посвящения (акт II, номер 21). Этот текст прелюбопытен, поскольку из него мы узнаем, чтоотец Памины в час разочарования, в момент между ударом молнии и раскатом грома, ураганом и ливнем сделал эту флейту «из самой звучной древесины тысячелетнего дуба». Кем был отец Памины? Это еще одна загадка Волшебной флейты,разгадать которую мы не в силах. Может быть, он вложил свое волшебство в этот инструмент, чтобы в нужный момент флейта могла послужить спасению дочери, подобно мечу в германских мифах, возрожденных Рихардом Вагнером. Музыкальная фраза Памины в этом речитативе исполнена необычайной торжественности. «Es schnitt in einer Zauberstunde mein Vater sie aus tiefstem Grunde der tausendjahrigen Eiche aus…»— звучит с таинственной силой заклинания. Флейта, без сомнения, символ добродетели музыки, созидательной силы артиста, призвания свыше, гения, символ, позволяющий опрокидывать все препятствия во имя Любви, Знания, Высшего Блага. Именно поэтому дикие звери покорны зову инструмента и слушают его с восхищением; одна из самых волнующих сцен — это та, где все животные леса толпятся вокруг Тамино, завороженные магией пения, образом природы, радостно откликающейся на голос музыки. Позднее это будут уже не только львы и обезьяны, покоренные музыкой, но и самые суровые силы — поток, вулкан, ураган, которые бушуют в последних испытаниях. Не будем забывать, что здесь Тамино сопровождает Памина, как Данте сопровождала Беатриче в последней песни Божественной комедии,где благодатное действие примиряется с его душой, побеждая в этот момент все препятствия.
Какое значение имела флейта в масонской символике? Комментаторы Моцарта настаивают на том, что использовавшиеся на собраниях лож медные инструменты, в особенности тромбоны, входят в оркестровку Волшебной флейтыс необычной весомостью, тем более что Моцарт их не очень любил; он неоднократно высказывал свою неприязнь к трубе. С самых первых тактов увертюры подчеркнуто мощно звучат тромбоны. Большой хор жрецов (акт II, номер 18) представляет собой настоящий масонский хорал, где валторны, тромбоны, трубы звучат в согласии со смычковыми.
Довольно многочисленны собственно масонские сочинения Моцарта, написанные по случаю конкретных церемоний ложи. Например, Небольшая масонская кантата на основание храма(KV 623), слова которой принадлежат Шиканедеру (ноябрь 1791 года), Кантата Радость масона в честь Игнаца фон Борна,великого магистра ложи Истинной гармонии(KV 471) на текст Петрана, Масонская траурная музыка(KV 477) в честь двух умерших «братьев», Кантата Вселенскому Магистру(KV 619), Кантата о Вселенском Духе(KV 429), хор, который называют песней «Путь подмастерья» (Gessellenreise)(KV 468), хор «К открытию ложи мастеров»(KV 483) и хор «К заключению работы мастеров»(KV 484), оба — в сопровождении органа. Альфред Эйнштейн обнаруживает в этих пьесах целую цепочку чрезвычайно любопытных музыкальных символов, выражающих не только различные моменты масонского ритуала, но и руководящие идеи Общества; они встречаются также и в Волшебной флейте.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В один прекрасный день июля 1790 года Моцарту был нанесен странный визит: какой-то незнакомец, не пожелавший назвать свое имя и чей строгий вид и сдержанные манеры делали его похожим на служителя закона, явился к нему, чтобы заказать реквием. Редко так случалось, чтобы любители музыки проявляли интерес к религиозным сочинениям, в особенности похоронным. Танцы, квартеты, кантаты, пьесы по случаю… но чтобы реквием! Моцарт никогда ничего подобного не писал и потому спросил: какая нужда заставила таинственного меломана сделать такой заказ? Может быть, он желает завещать, чтобы эту музыку исполнили в день его похорон?
Незнакомец ответил, что речь идет не о нем, а о некоем другом лице, которое запретило ему раскрывать свое имя. Смущенный Моцарт назвал цену, которая была принята без обсуждения. Когда Моцарт спросил, в какой срок месса должна быть готова, странный человек ответил, что срочности в исполнении заказа нет, композитор может работать не торопясь, главное, чтобы все было закончено в обозримом будущем. И распрощался, не сказав больше ни слова.
Моцарт в этот период находился в глубоко религиозном расположении духа, вдохновленном Волшебной флейтой,что подтверждает и Масонская траурная музыка(KV 477), одно из самых благородных, самых драматичных и самых светлых его произведений. Он решил, что, возможно, какой-нибудь «брат», услышав его, захотел запастись подобной музыкой на соответствующий случай для себя. Но если это было так, почему была необходима католическая литургика? И к чему скрывать свое имя, разве что из привычки к таинственности, которой франкмасоны окружали себя даже при общении друг с другом?
Моцарт попытался через друзей и венских музыкантов узнать, кто был этот странный любитель реквиемов, но никто не мог ничего ему о нем сообщить. Два или три раза, всегда неожиданно, появлялся этот странный посредник, спрашивал, в каком состоянии работа, и всякий раз учтиво ретировался, повторив, что маэстро может не торопиться.
Однако однажды он был явно раздосадован тем, что Моцарт еще не закончил работу. И довольно сухо заявил, что пришло время ее завершить.
Несколькими годами раньше, когда Моцарт был еще вполне здоров, он не придал бы этому никакого значения, а просто посмеялся бы над таинственными манерами визитера и, решив, что это розыгрыш сомнительного свойства, придуманный друзьями, высмеял бы мрачного посредника. Но теперь, переживая физический и моральный кризис и чувствуя, что силы его оставляют, а жизнерадостность тускнеет, он проникся суеверной мыслью о том, что этот человек послан за реквиемом из потустороннего мира и что музыка, о которой шла речь, предназначена для его собственных похорон. Так вот для чего он работал, и последнее предупреждение этого загадочного персонажа давало понять, что жить ему оставалось недолго и следует торопиться, чтобы погребальная месса могла быть пропета над его гробом в день, назначенный судьбой. Появления странного заказчика отличались внезапностью и неожиданностью сверхъестественных посланий. Моцарт стал бояться прихода этого предвестника несчастья, который уже являлся ему и во сне, так что он даже вздрагивал при каждом стуке в дверь.
Он лихорадочно работал над Реквиемом,не решаясь приступить ни к какому другому сочинению, отклоняя даже выгодные предложения, например, со стороны Да Понте о том, чтобы вместе с ним написать оперу, которая могла бы пойти в Лондоне в следующем сезоне.
Выражения, в которых Вольфганг отвечал своему старому соратнику, выдают тоску, разбуженную в нем всей этой историей. Этот ясный и светлый ум, этот «друг света», высмеивающий предрассудки, стал жертвой неотступно преследующего его кошмара. «Мои мысли в полном беспорядке, — пишет он Да Понте. — Я лишь с трудом поддерживаю равновесие. Меня не перестает преследовать образ этого человека. Я все время вижу его перед собой, он не дает мне покоя, упрекает в медлительности и строго требует обещанное произведение. Я непрерывно работаю, потому что работа утомляет меня меньше, чем отдых. К тому же я теперь чувствую себя более уверенно. Я знаю, что приближается конец моей жизни, что я скоро умру. Силы мои на исходе, а мне надо было бы еще столько сделать, я мог бы еще так радоваться жизни! Я надеялся на совсем другой результат своих усилий, но никто не может изменить течение своей судьбы. Никто не может изменить число отпущенных ему дней. Я смиренно принимаю повеления божественного Провидения и заканчиваю свою похоронную мессу. Дай бог, чтобы она была закончена вовремя!»