Модельный дом
Шрифт:
Уважительно пробормотав что-то, Плетнев выбрал заставленную искусственными цветами каюту, панели которой были задрапированы плотной материей розовых тонов, а посреди красовалась огромная кровать, обложенная небольшими, почти плоскими подушками из красного атласа. Чуть поодаль — два пуфа цвета драпировки и невысокий столик на колесиках с букетом тюльпанов и медным подносом.
Буквально во всем чувствовалось не только страстное желание хозяина этого борделя завоевать собственного клиента, денежного, желающего «чего-то этакого», и одновременно не очень-то
— Что, нравится? — спросила мамка, уловив состояние гостя.
— Восхищен!
Оставив Плетнева в облюбованной им каюте и поинтересовавшись напоследок, желает ли он закусить чем-нибудь и будет ли заказывать спиртное, и, получив утвердительный ответ, мамка сказала, что «девочки сейчас будут» и величаво удалилась, оставив его одного. Правда, скучать ему долго не пришлось. Буквально через минуту-другую дверь открылась, и на порожке выросли две прелестные феи, бархатистость кожи которых подчеркивали полупрозрачные пеньюары.
— Нинель, — снова представилась блондинка.
— Вероника, — сделала шутливый реверанс и ее смуглая подружка и, полуобняв Плетнева за шею, провела по его губам кончиком розового язычка.
Пьянея от этих прикосновений и начиная забывать, зачем он сюда приехал, Плетнев помог блондинке снять с себя сначала пиджак, потом рубашку, а ее подружка опускалась все ниже и ниже, скользя язычком и губами по его телу.
Когда очередь дошла до брючного ремешка, спросила горячим полушепотом:
— Может, сначала по шампанскому?
Он был готов на все…
Уставший и опустошенный, даже не ожидавший от себя подобной прыти, Плетнев облокотился на атласные подушки спиной и, показав глазами блондинке, чтобы плеснула в бокалы по грамульке коньяка, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Все, я ваш.
— А вот с этого момента уточните, пожалуйста, — засмеялась Нинель, принимая из рук подруги бокал с шампанским.
— А чего там уточнять? Ваш — и все! Если, конечно, этот кабак на воде не закроют.
— Кого закроют? — хмыкнула Вероника. — «Вирджинию» закроют? Да никогда! Насколько я знаю, у хозяина все схвачено и проплачено, а завязки на самый верх идут.
— Это точно, — подтвердила Нинель. — Мне тут наш мэтр рассказывал… ну-у, ты видел его в зале, так вот он рассказывал, будто к нам какой-то писарчук подкрадывался, из «Шока», и даже будто бы уже статейку накропал, что, мол, на плавучих ресторанах всякие нехорошие дела творятся, так ему просто посоветовали идти куда подальше со своей статейкой, на том все и успокоилось.
— А как же?..
— Ты хочешь сказать, не начнет ли он права качать? Могу заверить, не начнет.
— Почему? — насторожился Плетнев.
— Да потому, что, во-первых, все схвачено и проплачено, а во-вторых, ничего такого-этакого у нас на барже нет. Мы же все официантками здесь оформлены, а эти каюты — наша жилплощадь. А на, свою жилплощадь я кого хочу, того и приглашу.
Вывод по борделям на воде, представленный Плетневым в «Глорию», звучал однозначно: бесперспективно!
Это значило, что эту тему, заявленную Фокиным в секретариат, надо оставить в покое и начать более плотную разработку других версий.
Глава 9
А поутру они проснулись…
Отчего-то вспомнив эту фразу, которой можно было бы заковычить любую приличную пьянку, особенно когда водку запиваешь пивом и наоборот, Агеев, с трудом продрав глаза, убедился, что он все-таки лежит на диване, а не на полу довольно просторной комнаты, единственным украшением которой был телевизор «Сони», видимо, сохранившийся здесь еще со старых, добрых времен, прислушался к бряцанью посуды, доносившемуся из кухни.
— Ох же, мать твою!.. — выругался он, отдирая голову от клочковатой подушки и спуская ноги с дивана.
Однако, как бы он не материл себя, но факт «задушевной» пьянки оставался фактом, и он подивился здоровью и выносливости Ткачева. Выпил, пожалуй, даже больше его, а вот, поди ж ты, — уже колготится на кухне.
Сунул ноги в разношенные шлепанцы, от чистого сердца предоставленные гостю хозяином однокомнатной квартиры, и, держась за голову, вышел на кухню.
— О, явление Христа народу, — обрадовался уже явно опохмеленный Ткачев. — А я уж подумал, что не проснешься никогда.
И закатился радостным смешком.
— Кому смех, а кому слезы, простонал Агеев. — Кстати, что сейчас — утро или вечер?
— Ну, ты даешь, брателло! — уставился на гостя Ткачев. — Конечно, утро. Я уже и за пойлом успел сбегать, и зажевать кое-чего приготовил. Давай, располагайся к столу.
— Умыться бы сначала…
— Так кто ж тебе мешает? Полотенце в ванной, на крючке висит.
Ополоснув лицо холодной водой и прополоскав рот, отчего вроде бы сразу полегчало, Агеев прикрыл за собой дверь ванной и невольно удивился расторопности бывшего следователя прокуратуры. На столе, застланном вполне приличной клеенкой, уже стояла сковорода с яичницей, на тарелочке лежал аккуратно нарезанный хлеб, а посередке в окружении четырех бутылок жигулевского пива красовалась бутылка уже знакомой паленой водки из магазина напротив.
— Ну ты даешь, брателло! — в тон хозяину квартиры похвалил его Агеев. — Прямо не стол, а ресторан на Ривьере.
— Ну, на Ривьере, положим, мы не были, — скромно заметил Ткачев, — а вот насчет всего остального… короче, хорошему гостю в этом доме всегда рады.
— Спасибо. За мной не пропадет.
— Догадываюсь, можешь не утруждаться. И без того вчера выставился по полной программе.
…Сразу же за первой выпили по второй, скромно ткнув вилками в сковороду с яичницей, открыли по бутылке пива, и когда немного отпустило, Агеев не очень-то весело пробормотал: