Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
Шрифт:
Первый новый русский
Борис Григорьевич родился в 1958 г. в Москве в рабочей семье. Словосочетание «в рабочей семье» идеально подходило для биографий советских времен. Тогда пролетарское происхождение давало людям определенные преимущества. Интеллигенция же считалась не вполне классово зрелой. Позднее, после падения коммунистического режима, фактор социального происхождения перестал иметь какое бы то ни было значение. Символизировать новую Россию могли не только рабочий и колхозница, но также ученый, музыкант или политик. Андрей Сахаров, Мстислав Ростропович, Галина Старовойтова… Много имен можно было бы назвать в этом ряду. Но, пожалуй, в
Высокий, крупный, мордастый, с явно наметившимся животиком и с удивительно здравым умом — не гламурный псевдорусский витязь с картинок Глазунова, но настоящий российский мужик, каким-то чудом не спившийся от советской безнадеги, а получивший образование, выбившийся в люди и пожелавший, чтобы вслед за ним «в люди» выбилась вся страна, чертовски уставшая от всякого рода экспериментов, непрерывно с нею творимых.
Пожалуй, для полноты народной картины ему не хватало лишь длинной, густой бороды — такой, какую носил сто лет назад его любимый герой Петр Столыпин и какой в 90-х гг. отметился Сергей Дубинин — его заместитель в Минфине, ставший потом более известным в качестве главы Центробанка. Борода могла бы «замаскировать» слишком уж интеллигентские очки нашего героя.
Впрочем, Федоров был человеком слишком независимым для того, чтоб подлаживаться под некие извне заданные стандарты, и слишком динамичным для того, чтобы имитировать своей внешностью консерватизм или национализм. Даже то, что отец его по материнской линии происходил из дворянского рода, Федоров отметил в книге своих воспоминаний лишь сноской и мелким шрифтом.
Про него, как, впрочем, и про других российских молодых реформаторов 90-х гг., говорили, что они — монетаристы, начитавшиеся всяких американских теорий. Однако на самом деле никаких таких теорий Борис Григорьевич не изучал по той простой причине, что студентов советских учили лишь марксизму. И после окончания Московского финансового института, попав на работу в Госбанк СССР, он занимался не теориями, а конкретным практическим делом — анализом кредитно-денежной политики северных стран Европы. «Я не шучу, — писал впоследствии Федоров, — когда говорю, что мои экономические взгляды в значительной мере были сформированы под влиянием квартального бюллетеня Банка Англии — одного из самых профессиональных банков мира».
Иными словами, наш герой, начавший читать эти бюллетени как раз тогда, когда в Великобритании развернулись знаменитые реформы Маргарет Тэтчер, следил не за теоретическими исследованиями, а за тем, как ведут свою политику профессионалы эмиссионной деятельности, стремящиеся обеспечить нормальный экономический рост и избежать высокой инфляции. Теорий можно было и не знать, но здравый смысл подсказывал Федорову, что именно такая профессиональная работа нужна российским денежным властям.
Набравшись опыта в Госбанке, Борис Григорьевич перешел на работу в Институт мировой экономики и международных отношений АН СССР (ИМЭМО). Здесь у него впервые появилась возможность ездить за границу — изучать рынок на практике и совершенствоваться в языках. Какое-то время он стажировался в Великобритании, учился жить при капитализме, самостоятельно снимать себе жилье, писать на персональном компьютере, которого в СССР тогда еще практически не знали.
Через пару лет Федоров вернулся в Англию уже не скромным стажером, а сотрудником Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) — одним из первых советских граждан, уехавших работать за границу не в качестве представителя своей страны, а исключительно как частное лицо. И вновь он стал учиться капитализму — тому, как оплачивать счета и выписывать чеки, как пользоваться не существовавшей тогда в СССР кредитной картой, как платить налоги. «Все это я прошел на несколько лет раньше, чем остальная Россия», — отмечал Федоров.
Возможно, в этом смысле жизнь нашего героя тоже весьма символична. Он оказался одним из первых новых русских. Не тех, которые торговали водкой в ларьках и крышевались новыми чеченцами, а одним из первых по-настоящему успешных людей, порвавших со старыми советскими методами выстраивания карьеры, выучивших английский и освоивших зарубежные стандарты менеджмента.
Наверное, Федоров мог бы неплохо зарабатывать в Европе или в Америке, изредка возвращаясь в Россию, чтобы проведать родных и друзей. Однако между работой в ИМЭМО и службой в ЕБРР был яркий промежуток, который во многом определил его дальнейшую государственную деятельность, так не похожую на стандартную судьбу нового русского.
500 дней из жизни реформатора
В середине 1989 г. Федорова вдруг пригласили на работу консультантом в ЦК КПСС. Это было время, когда монополизировавшая власть геронтократическая партийная верхушка вдруг поняла, что ей самой не справиться с надвигающимся экономическим кризисом, что намеченные в 1987 г. половинчатые реформы не столько стимулируют производителя, сколько усугубляют дефицит и разгоняют скрытую инфляцию. Понадобились свежие молодые умы. Понадобились образованные люди, знающие, что такое рыночная экономика, и не слишком обремененные марксистским идеологическим багажом.
Федорова, возможно, приметили по публикациям в «Известиях» и «Московских новостях» — наиболее читаемых в то время советских газетах. И вот он оказался вдруг в «партийном логове» на Старой площади. Постановление Секретариата ЦК о его назначении подписал лично Михаил Горбачев.
Работая на Старой площади, Федоров быстро защитил докторскую диссертацию по проблемам функционирования международных рынков капиталов (кандидатская была написана им еще во времена пребывания в Госбанке) и стал одним из самых молодых докторов экономических наук России наряду с Егором Гайдаром и Сергеем Глазьевым.
Конечно, с одной стороны, следует признать, что сотруднику ЦК не столь уж трудно было защититься. Попробовал бы кто-нибудь из членов ученого совета кинуть столь влиятельной персоне «черный шар» — сильно пожалел бы. Но, с другой стороны, объективное сравнение книги Федорова, написанной на базе диссертационного исследования, с основной массой создававшихся тогда советскими экономистами трудов показывает, что Борис Григорьевич был уже посильнее академиков, сформировавшихся на описании мифических преимуществ социалистической системы хозяйствования.
Впрочем, диссертация в ту эпоху уже не имела практически никакого значения. Главное, что сделал Федоров за время работы в ЦК, — это президентская программа реформ. К концу 1989 г. стало ясно, что академик Леонид Абалкин — главный реформатор правительства Николая Рыжкова — не может представить по-настоящему серьезный документ. Его движение к рынку было слишком медленным, слишком осторожным, а потому в условиях быстро разваливающейся советской экономики уже совершенно бесперспективным. Федоров понимал, что реформа Рыжкова-Абалкина никогда на практике осуществлена не будет, а потому подбивал Анатолия Милюкова — своего коллегу по социально-экономическому отделу ЦК — написать вдвоем альтернативную концепцию. Такая концепция к концу 1989 г. появилась на свет и через помощника президента Николая Петракова была представлена самому Горбачеву.