Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
Шрифт:
Словом, всего того, что обладает признаками «подлинного бытия». Даже семейное положение, наличие у служащего детей, тоже поощряется (или не поощряется) корпорацией. Фактически корпорация изымает человека из социальной реальности и предоставляет ему «малую родину», становящуюся для него единственной. Ничего удивительного, что корпоративная идентичность начинает в конце концов преобладать над этнической, культурной, государственной, религиозной. Для служащего корпорации важным становится уже не столько состояние государства, гражданином которого он формально является, сколько его собственное карьерное положение внутри корпоративной системы [11].
Корпорации все больше напоминают собой феоды Средневековья: самодостаточные замкнутые миры, представительствующие
Само государство становится совокупностью корпораций. Формально оно еще сохраняет за собой монополию, скажем, на силовой ресурс, но уже президент Кеннеди признавал, что не может полностью контролировать Пентагон, поскольку тогда придется посвящать этому все свое время [12]. Аналогично обстоит дело и с другими государственными институтами. Они обретают все большую корпоративную самостоятельность. «И потому армия может вести войну, нужную только ей самой, Центральный банк — осуществлять финансовые операции, нужные только Центральному банку, и никто более не заинтересован в существовании и укреплении наркомафии, чем Управление (департамент, агентство) по борьбе с наркотиками: чем сильней наркомафия, тем больше средств ему выделяют» [13].
Первоначальной реакцией государства на усиление корпораций стали антимонопольные (антитрестовские) законы, которые начали возникать в конце XIX—начале XX века. Ограничивая, по крайней мере механический, рост корпораций, государство, а в лице его — общество, защищало себя от опасной экономической диктатуры. В частности, еще в 1911г. одна из крупнейших корпораций Америки «Стандарт Ойл», контролировавшая две трети нефтеперерабатывающих заводов и нефтепроводов, была принудительно разделена более чем на 30 самостоятельных фирм, которые начали конкурировать уже не с государством, но друг с другом. А в наше время таким же принудительным образом была ограничена в своих амбициях гигантская империя «Майкрософт», принадлежащая Биллу Гейтсу [14].
Однако более перспективным оказался союз корпораций и государства, складывавшийся в течение всего XX века. От такого союза выигрывают обе стороны: корпорации обеспечивают государству основные финансовые поступления, позволяющие формировать социальную, бюрократическую и военную части бюджета, а государство, в свою очередь, используя дипломатические и силовые ресурсы, поддерживает и продвигает «свои» корпорации в пространстве мировой экономики. Большинство военных конфликтов последних десятилетий можно интерпретировать как борьбу за зоны сырья или стратегических коммуникаций.
О том, что союз государства и корпораций давно сложился, свидетельствуют многие признаки. Однако наиболее показательным является, на наш взгляд, «административный трансферт». Чиновники, работающие в аппарате правительства, переходят после отставки в правления банков и корпораций, а топ-менеджеры банков и корпораций, напротив, вливаются в государственный аппарат. Это, конечно, не означает, что государственные чиновники напрямую лоббируют интересы тех фирм, с которыми они связаны (хотя, конечно, случается и такое), но несомненно, что при выработке решений по стратегии государства интересы корпораций становятся приоритетными.
Вместе с тем у государства и корпораций разные цели. Целью государства, по крайней мере провозглашаемой, является максимизация социальных благ: гражданских свобод, гражданского мира, высокого уровня жизни. Целью же любой корпорации, напротив, является исключительно максимизация прибыли. Собственно для этого корпорации и создаются. Никаких других целей у них нет и не может быть. Более того, к этому их вынуждает острая рыночная конкуренция: корпорация, которая ставит прибыль не на первое место, будет скорее всего разорена. Ничего удивительного, что деловая активность большинства корпораций сопровождается чудовищным эгоизмом, нарушением многих, казалось бы, очевидных человеческих норм. В 2001 г. немецкие журналисты Клаус Вернер и Ганс Вайс выпустили «Черную книгу корпораций», где привели множество документированных фактов подобного рода: поддержка диктаторских режимов, преследование профсоюзных активистов и сотрудничество с головорезами из «эскадронов смерти», пренебрежение экологией, опасный монополизм, эксплуатация нищенски оплачиваемых рабочих в странах третьего мира. Причем в список нарушителей попали крупнейшие транснациональные фирмы, чьи торговые бренды известны повсюду: Coca-Cola, Bayer, McDonald's, Mattel, Monsanto, ExxonMobil, Adidas, Nike… Интересно, что, по словам авторов книги, корпорации, упомянутые в данном исследовании, не пытались опровергать обвинения через суд, признавая тем самым их справедливость [15].
Именно этому мировому тренду следует и Россия. Еще в 2006 г., выступая на экономическом форуме в Санкт-Петербурге, будущий президент страны Дмитрий Медведев (находившийся тогда в ранге вице-премьера) заявил, что «в жесткой конкуренции на мировом рынке наши товары зачастую проигрывают не столько из-за низкого качества или высоких цен, сколько от отсутствия эффективной системы государственной поддержки». А потому «мы должны ориентироваться на создание крупных корпораций и поддержку их внешнеэкономического продвижения» [16].
Слова в данном случае с делом не разошлись. С 2006 г. в России начали возникать гигантские корпорации, бравшие под контроль целые отрасли российского производства: «Объединенная авиастроительная корпорация», «Объединенная судостроительная корпорация», «Банк развития» (созданный на основе «Внешэкономбанка»), «Роснанотех», «Росатом», «Фонд содействия ЖКХ», «Ростехнологии».
Правда, в отличие от западных корпораций, которые возникали сами собой, российские корпорации создавались непосредственно государством и потому сразу же наделялись колоссальными привилегиями. Петербургский экономист Андрей Заостровцев в свое время писал: «Образуются эти корпорации примерно так. Берется большой кусок государственных активов, при необходимости к нему присоединяются и частные (прикупаются, конечно, но попробуй не продай!), а затем все это объявляется госкорпорацией, которой управляет не правительство, а ответственные товарищи, лично назначаемые президентом РФ. Каждый раз под новую госкорпорацию наша сугубо независимая законодательная власть штампует особый федеральный закон. Наделяет ее статусом «некоммерческой организации». Действительно, за безубыточность деятельности эти новообразования не отвечают и банкротству не подлежат. Зато щедро накачиваются бюджетными средствами» [17]. В частности, только в ноябре 2007 г. и только «Банк Развития», «Роснанотех» и «Фонд содействия ЖКХ» получили из бюджета для пополнения уставного капитала 550 млрд. рублей, то есть 8,3% общего объема расходов федерального бюджета в 2008 г. А когда создавалась корпорация «Ростехнологии», то она заявила претензии более чем 500 предприятий [17].
Однако помимо государственных привилегий, обретенных российскими корпорациями, и помимо добровольно-принудительной передачи частных активов на их баланс, каковое явление получило название «государственного рейдерства», то есть пиратства, российские корпорации обладают еще одной характерной чертой, отличающей их от корпораций западных стран. Руководящие посты в российских госкорпорациях занимают люди, являющиеся членами единой команды. Причем здесь можно согласиться с мнением одного из авторов данной книги Дмитрия Травина, что «данную группировку в строгом смысле слова нельзя назвать ни чекистской, ни даже питерской» [18], как это обычно делают. Это скорее союз людей, возникший в ожесточенной конкурентной борьбе за большую власть и большие деньги.