Модильяни

Паризо Кристиан

В глазах родителей Жаннетты Модильяни, само собой, всего-навсего испорченный, никому не известный мазила, да к тому же еще пьяница и наркоман, потасканный развратник без гроша в кармане, он слишком стар для их дочери и пользуется ее наивностью. Надо признать, такой портрет для Амедео нелицеприятен сверх меры. Но что поделаешь? На семейство мелких буржуа обрушилась слишком тяжелая глыба, налетевший ураган разметал их моральные принципы и скромные планы. Эти простые люди, приверженные к своим религиозным устоям, чувствовали, что родная дочь предала их. Амедео для них — чужак, незваный пришелец, который ест их хлеб, бездельник,

могущественный враг, бесстыжий авантюрист, только и умеющий, что пачкать холсты. И потом, какое будущее может обеспечить их дочери этот итальянец? Да еще теперь, в 1917-м, когда Франция воюет? Родители не желали более терпеть, что Жанна все вечера проводит вне дома. Ситуация стала невыносимой для всех. И наступил день, когда Ашиль-Казимир поставил вопрос ребром:

— Или ты расстанешься с этим человеком, или вообще не возвращайся домой.

Ни секунды не колеблясь, Жанна собрала свои пожитки и ушла к Амедео, который ждал ее в очередном временном обиталище. Горше всего, что ее брат Андре, сам художник, который должен был бы понять ситуацию, принял сторону родителей, не защитил сестру. Зато Леопольд, напротив, с радостью воспринял эту перемену, он верил в Жанну, знал, что благодаря ей у Амедео прилив творческих сил: Модильяни деградирует на глазах, но ее присутствие может оказаться целительным. Зборовский снял для любовников комнатку в «Шахтерской гостинице», той самой, где Амедео жил в дни своей злополучной истории с Симоной Тиру; там они провели несколько дней.

В тот вечер их видели вдвоем сидящими на скамейке возле «Ротонды». С нежностью глядя любимому в глаза, Жанна обматывала шарфом его шею, боясь, как бы не простудился: он кашлял, это ее тревожило. При этом оба молчали. Амедео обнял Жанну за плечи, и они надолго замерли, прижавшись друг к другу, потом встали и побрели в свою гостиничную каморку. Часто их можно было застать в «Ротонде»: погруженные в свое счастье, они часами, не обмениваясь ни единым словом, сидели там за столиком, просто глядя на проходивших мимо друзей. Амедео обрел настоящую возлюбленную, спутницу пылкую и заботливую. Месяц за месяцем он теперь работает в одиночестве, совершенствуя свой стиль. Но все же слишком много курит, пьет сверх меры, недоедает. Со здоровьем снова неладно. Картины продаются редко, и Леопольд по-прежнему помогает ему деньгами.

В июле Збо снимает для него новую квартиру с окнами, выходящими во внутренний двор, на предпоследнем этаже респектабельного дома из тесаного камня, с консьержкой, с воротами. В этом же доме номер 8 на улице Гранд-Шомьер, прямо под квартирой Модильяни, находилась мастерская Ортиса де Сарате. А на третьем этаже в 1893–1894-м, в промежутке между двумя поездками на Таити, жил Гоген с Анной-яванкой, метиской из Индонезии.

Новая мастерская была прекрасно освещена, застекленная крыша пропускала много света. Леопольд, втайне озабоченный здоровьем друга, теперь говорит себе, что Моди спасен. Впрочем, и все вокруг считают, что он наконец достиг равновесия и стабильности, что любовь Жанны исцелит его.

Ханка и Люния помогают им устроиться на новом месте. Одалживают печку, подыскивают мебель. Амедео заделывает щели, красит стены в оранжевый и желтый цвет — краски, которые послужат фоном для его моделей. Он снова берется за работу, создает много живописных и того больше рисованных портретов Жанны: «Жанна в широкополой шляпе», «Жанна с голубыми глазами», «Жанна в ожерелье», «Жанна в сорочке», «Жанна с волосами феи», а также — маслом на холсте — портрет Фернанды Барре, названный «Девушка с темными волосами», который будет выставлен в брюссельской «Галерее Кентавра» в 1920 году в организованной Фернандой ретроспективе Модильяни и Фуджиты.

В декабре неисчислимые хлопоты Зборовского о том, чтобы организовать в Париже большую выставку Модильяни, наконец дают результат. Речь идет об экспозиции в престижной галерее Берты Вейль (улица Тэтбу, дом 50), где уже выставлялись Пикассо, Дерен, Ван Донген, Утрилло, Вламинк, Паскин. Пригласительный билет этой первой и при жизни художника единственной персональной выставки, украшенный репродукцией стоящей обнаженной, гласит:

ЭКСПОЗИЦИЯ КАРТИН И РИСУНКОВ МОДИЛЬЯНИ С 3 по 30 декабря 1917 года. (Кроме воскресений.)

Вторая страница каталога принадлежит перу Блеза Сандрара:

К ПОРТРЕТУ МОДИЛЬЯНИ Внутренний мир И сердце людское Семнадцать движений его В области духа В приливах страстей И в отливах Блез Сандрар

Зборовского посетила прекрасная или, может статься, злосчастная идея: для привлечения посетителей выставить в витрине двух ню. Скандал вышел громоподобный! Берта Вейль рассказывает об этом в своей книге воспоминаний «Бац! Прям в глаз!». В воскресенье 2 декабря великолепных ню Моди вывесили в галерее, а две пристроили на витрину. В понедельник 3-го, в 14.00, — открытие вернисажа. Мадемуазель Вейль, по обыкновению, разослала приглашения всем персонам, принадлежащим к избранному кругу знатоков. Любителям искусства, коллекционерам, но также хроникерам, критикам, художникам, видным лицам города. Часа в четыре, когда день стал клониться к закату, в галерее зажглась иллюминация. Какой-то прохожий, любопытствуя, чего ради сюда набилось столько народу, остановился поглазеть, за ним второй, третий…

Собралась целая толпа гогочущих зевак, потом и почтенные буржуа стали подходить, недоумевая, что за причина вызвала такое скопление народа. Никогда еще ни один из скандалов, связанных с искусством, хотя только Бог ведает, сколько их было, так не шокировал респектабельную публику! Попрание целомудрия! Пощечина добронравию! Преступное оскорбление благонамеренных прохожих, непреклонно стоящих на страже нерушимых устоев всего того, что они раз и навсегда объявили высокой моралью!

Обеспокоенный шумом, сосед напротив — а это был не кто иной, как Руссло, дивизионный комиссар квартала, — глянул и всполошился:

— Это еще что такое?! Ню!

Обнаженная красовалась прямо напротив его окна. Руссло тотчас отрядил полицейского в штатском с поручением:

— Господин комиссар приказывает вам немедленно убрать эту ню.

— Вот еще! С какой стати? — удивилась Берта Вейль.

Возвысив голос, полицейский еще более веско отчеканил:

— Господин комиссар приказывает вам убрать и эту тоже.

Ни сама Берта Вейль, ни посетители ничего не поняли, но картины с витрины сняли. Толпа перед домом, которая становилась все больше, возбужденно загудела. Испугавшись мятежа, Руссло снова послал своего агента.