Модус вивенди
Шрифт:
Все озёра, которые попадались нам на пути, были небольшими, всего нескольких метров в диаметре. Они связывались друг с другом протоками, короткими водопадами; в одном месте эта связка находилась под землёй, и два соседних озера находились одно над другим на высоте около метра, и казались изолированными.
Гуляли мы долго, и всю дорогу молчали. Одержимый выглядел мрачным и недовольным, и я старалась лишний раз его не трогать. Хотя сопровождал он меня при этом весьма ответственно, вежливо помогал преодолеть трудные места. Да и… с ним было спокойней. Я вдруг поняла, что в одиночестве весь намеченный маршрут не преодолела бы и развернулась обратно на первых метрах, не выдержав мёртвой тишины.
Это, определённо, была весьма познавательная прогулка, оставившая по себе массу впечатлений. Очень странное ощущение — гулять по миру, понимая, что тебя не может здесь быть. Но при этом вывод я сделала всего один: я предпочитаю гулять в мирах с более привычной природой, и если соглашусь повторить подобный опыт, то ещё очень нескоро.
Ожидавший нас вар никак не выказал собственного недовольства затянувшейся прогулкой; похоже, действительно — не расстроился. Может, он здесь просто спал, пока мы любовались красотами?
Когда мы вернулись во временное жилище, уже смеркалось. А вот когда я после душа переоделась в свою пижаму и, уступив место в озере Одержимому, присела на край кровати в комнате, поняла, что чудовищно устала. Ноги и спина гудели и ныли с непривычки, шея так вообще откровенно болела.
Вошедший через пару минут ротмистр окинул меня задумчивым взглядом, несколько секунд понаблюдал, как я, недовольно кривясь, разминаю мышцы шеи, после чего насмешливо хмыкнул, сел рядом и повернул к себе спиной. Скрутил волосы на затылке, накрыл моей свободной рукой, вторую отстранил, и принялся аккуратно ощупывать плечи и шею. Мышцы отзывались на каждое прикосновение болью; когда он умудрился ткнуть в какое-то особенно болезненное место, я дёрнулась и раздражённо зашипела.
— Может, хватит? — возмутилась я, пытаясь отстраниться.
— Я ещё даже не начинал, — насмешливо заметил он, одной рукой без труда удерживая меня за плеч на местео, а второй ощупывая спину. — Чёрт, ну нельзя же быть настолько неприспособленной к жизни. Какой дьявол тебя понёс по горам сказать? Острых ощущений захотелось?
— Я просто хотела погулять, — недовольно проворчала я.
— Погуляла, поздравляю, — фыркнул Ветров. — Раздевайся.
— В каком смысле? — искренне опешила я.
— В прямом. Нет, в принципе, можешь гордо страдать, обезболивающих в аптечке в количестве, но пару дней с завтрашнего вечера нормально ходить ты не сможешь.
— Почему?
— Потому что мышцы надо нагружать регулярно, тогда будут мышцы, а не одни сухожилия, и болеть они будут гораздо меньше, — насмешливо-покровительственным тоном изрёк он. Тут я спорить не стала; надо думать, при его сложении, в этом вопросе он понимает несколько больше меня.
— А раздеваться зачем? — осторожно уточнила я.
— Лечить тебя буду, — начиная раздражаться, проворчал он. — Массаж, знаешь такое средство?
— Ты умеешь? — прозвучало очень недоверчиво.
— Я вообще много чего умею. Ну? Уговаривать я тебя не буду; или ты быстро раздеваешься, или мы ложимся спать.
— Совсем раздеваться? — обречённо уточнила я.
О том, что правильный массаж может сделать очень многое, я знала, даже когда-то доводилось испытать на себе. Не верить словам Ветрова тоже не получалось: он не был склонен к вранью и пустому бахвальству. Так что, наверное, и намерения его отвечали сказанному, и способности свои он не преувеличивал, хотя мне и было интересно, где офицер мог такому научиться.
А о печальной перспективе мучений, связанных с перенапряжением мышц, я и сама догадывалась. Было бы несложно потерпеть, пусть и с помощью обезболивающих, если бы не одно «но»: предстоящий завтра путь домой. А там цесаревич наверняка не пожелает ждать, и потребует нас к себе сразу же. Не хотелось бы явиться во дворец, перемещаясь с грацией ржавого робота.
И это нежелание в итоге всё-таки пересилило смущение. Тем более, Ветров ведь в самом деле всё уже видел; а тут вроде бы нормальная медицинская процедура, ничего неприличного.
— Совсем, — безжалостно припечатал Одержимый.
— Отвернись, пожалуйста, — попросила я. Мужчина очень ехидно усмехнулся, но послушался. А я, сбросив пижаму, вытянулась на кровати на животе, свесив стопы за край. Каким-то образом Ветров умудрился настроить кровать так, что поверхность её приобрела необходимую для массажа твёрдость, и невозмутимо приступил к своему занятию.
Если у меня поначалу ещё были какие-то сомнения в чистоте намерений Ветрова, то минут через десять они позорно разбежались, оставив меня мучиться в руках мужчины и мысленно называть его садистом и маньяком. Потому что было больно, местами — даже очень больно; а молча — потому что я отдавала себе отчёт, что так и должно быть, а, главное, что Одержимый более чем осторожен. Мне кажется, не рассчитав силу, он вполне мог что-нибудь мне сломать, причём без особых усилий. Поэтому я терпела. Шипела от боли, стискивала зубы, порой даже смаргивала непроизвольно выступающие на глазах слёзы, но терпела.
Пытка продолжалась больше часа, ей подверглось всё тело от пальцев ног до макушки, и к концу экзекуции мне было абсолютно всё равно, где и в каком виде я нахожусь. А когда горячие шершавые ладони мужчины начали осторожно гладить мою кожу, завершая массаж, готова была замурлыкать от удовольствия. Тело было ватным, совершенно расслабленным и невесомым, и ощущение это было потрясающе приятным.
Пусть говорит любые гадости, сейчас я готова была простить ему что угодно.
— Живая? — насмешливо уточнил Ветров.
— Не уверена, — тихо пробормотала я.
— Ты молодец, — неожиданно похвалил он. — Приятно удивлён, не ожидал.
— Чего? — так же вяло уточнила я.
— Что ты не сбежишь через пару минут, обвиняя меня во всех смертных грехах, и даже пищать не будешь.
Огрызаться и придумывать какой-нибудь достаточно остроумный ответ мне было лень, поэтому я гордо промолчала. Пусть его. Ну, не может он без гадостей, так у всех свои недостатки. Главным сейчас были мягкие успокаивающие прикосновения, снимающие все неприятные ощущения и как будто извиняющиеся за причинённую боль, а всё остальное… В конце концов, слова иногда — это просто слова.