Мое карательное право
Шрифт:
— А если, — с воодушевлением предложила Крис, — оставить его живым, но так, чтобы он уже никому не причинял вреда?
— Это как? — не поняла та.
— Ну это как сейчас, — пояснило мое исчадие, кивая на неподвижное тело на земле, которое обалдевши прислушивалось, — только навсегда…
Вэл покачала головой, будто говоря без слов “вот они, продажные исчадия”. А по мне вполне тянуло на деловые переговоры.
— А это выход, — после паузы выдала алая бестия.
— Сука! Ты что несешь! — прохрипел кригер с земли. — Как ты такое можешь позволить?..
— Я согласна, — кивнула его хранительница.
Крис
— Тварь такая! — завопил Барлоу, сверля глазами свою демоницу. — Защити меня!..
— И голос тоже уберите, — спокойно добавила она.
Острый ноготь Крис ловко, но легко пробежал по его горлу — оставив жизнь, но перерезав связки. Капли крови брызнули в стороны, и крики моментально прекратились. Мое исчадие деловито склонилось над кригером, запирая его до конца жизни в тюрьму собственного тела. Больше не в состоянии говорить, он лишь бешено скакал глазами по своей хранительнице, которая защитила его жизнь, превратив его самого в овощ.
— Не волнуйтесь, господин, — ангел окинула строгим взглядом обеих демониц, — небесные хранители на такое никогда бы не согласились. Вам подобная участь не грозит.
— Как же мне с тобой повезло, Вэл, — совершенно искренне отозвался я.
— А со мной, хозяин? — Крис оторвалась от своей работы.
— И с тобой, — хмыкнул я.
Эпилог
— Фух! — с облегчением выдохнули за углом. — Я уж думал, быть войне…
— Я тоже, — подхватил второй голос. — Премьер Британии вроде как был в бешенстве, когда убили посла. Грозился международным судом…
— Сами виноваты, — запальчиво выдал третий, — нечего интриговать против нашей империи!
— Да это все Воронцов, — наконец к приятелем подключился и князь Шереметьев, только без привычного ехидства. — Говорят, он в одиночку умудрился все утрясти. Как-то поставил их премьера на место…
Как-то — оставалось только усмехнуться. За смерть посла британцы выдвинули ноту, а мы в ответ предоставили документы, которые я забрал у кригера, где было подробно расписано кто, как, почему и за сколько. Скандал назревал международный, и туманный остров, как это обычно и происходило, резко поменял курс.
Чтобы бумаги не получили огласки, британцы были готовы отдать на растерзание все свое посольство, а также устроили показательные массовые увольнения служащих и суды над наиболее окаравшими. Их премьер и королевский дом наперебой открестились от причастности к планам навредить Воронцовым и империи и заверили нас в своей искренней преданности. На ближайшую пару лет, думаю, этой искренности хватит, а дальше будет видно. В конце концов, самых неугомонных можно и убить.
— А я всегда знал, — раздалось из-за угла, к которому я как раз подошел, — что Воронцовская кровь сильна! Вот он ее и проявил…
Надо же, всегда он знал, а понял, видимо, только когда ему хорошенько прилетело. Хмыкнув, я свернул за угол, и четыре дворянина, болтавшие в коридоре, разом замолкли.
— Доброе утро, Илья Андреевич, — первым опомнился князь Шереметьев, уже вполне освоившийся на костылях.
Следом торопливо поздоровались и его приятели, выказывая куда больше почтения, чем раньше.
— Доброе утро, господа, — я обвел их взглядом, от которого они немного дрогнули, и пошел дальше.
Разговор за спиной возобновился, но больше они не зубоскалили обо мне. Я больше не был тем, над кем им хотелось шутить.
— Удачи, господин, — пожелала Вэл из глубин моей головы, как только я переступил порог зала, где проводилось очередное собрание дворянства Санкт-Петербургской губернии.
— Хозяину удача не нужна, — промурлыкала Крис, — он сам своя удача…
Здороваясь с членами собрания, уже расположившимися за длинными столами, которые привычно стояли буквой “П”, я направился к боковому месту, где, как и в прошлый раз, сидел один. Других претендентов опять не было. Взгляды сопровождали меня всю дорогу. Когда я их перехватывал, одни дворяне приветливо улыбались, другие растягивали губы дежурно, третьи же невольно ежились и быстро отводили глаза — как правило, те, с кем за последние дни мне довелось пообщаться поближе. В кармане по-прежнему лежала маленькая черная книжка с золотыми уголками. Я вычеркнул оттуда все строчки моего списка, но внутри имелось еще много пустых страниц, и я пока не спешил откладывать ее далеко.
Вскоре здесь собрался весь свет столичной аристократии. Последними в зал вошли бабушка и император и заняли места во главе стола. Поприветствовав присутствующих, княгиня как действующий предводитель сразу перешла к делу и дала мне слово для официальной речи.
— Выбирайте меня, — я решил не повторять ту длинную тираду, что говорил в прошлый раз, — и проблем у нас не будет, — а после сел на место.
— Спасибо, Илья Андреевич, — как ни в чем не бывало сказала она. — Есть у кого-нибудь вопросы?
Как и в прошлый раз, зал молчал. Однако ни иронии, ни скепсиса в глазах собравшихся я сейчас не видел — даже безмолвного протеста больше не было.
— Раз вопросов нет, — продолжила бабушка, — то начнем голосование. Кто за то, чтобы выбрать князя Воронцова новым предводителем?
Миг — и руки взлетели в воздух. Все до одной. Никто не возражал.
— Единогласно, — довольно подытожила княгиня, обводя взглядом дворян. — В таком случае представляю кандидатуру князя Воронцова на утверждение Его Императорскому Величеству Александру Михайловичу.
— Кандидатура утверждена и одобрена, — скрывая улыбку, степенно произнес мой будущий родственник.
— С этого момента, — бабушка снова завладела вниманием собравшихся, — князь Воронцов вступает в права и принимает обязанности предводителя дворянства Санкт-Петербургской губернии!
Словно подавая пример, она торжественно захлопала, и зал мгновенно подхватил аплодисменты.
— Илья, я тобой горжусь, — шепнула она.
Император со своего места тепло подмигнул мне. Остальные же продолжали хлопать, одни почтительно кивая мне, другие же, наоборот, стараясь не встречаться со мной взглядами. Я не тешил себя надеждой, что они меня полюбили. Но мне нравилось, что они опускали глаза, когда я на них смотрел. Нравилось, что больше не шептались за моей спиной, не ехидствовали и не ерничали, боясь, что я услышу. Нравилось, что больше никто не считал себя в силах бросить мне вызов.