Мое Королевство

Ракитина Ника Дмитриевна

Тетки у колодца судачили о мужьях, младенцах и ценах на хлеб и рыбу. Тонкая струйка воды плескала в каменный замшелый сток, под который подставлялись кувшины и ведра. Тетки не торопились. Под липами было прохладно, жара не располагала ни к спешке, ни к хозяйственному рвению. Чуть поодаль, в пыли, с курами и шелудивой собачонкой возились дети. При виде Денона они бросили играть в щепки и окружили его, голося и протягивая чумазые ладони. Денон, памятуя, что "господин должен быть щедр, суров, но справедлив, и благороден", сыпанул горсть медяков. Завязалась ленивая, но вполне злобная драчка, которая закончилась так же

быстро, как и началась: чья-то мамаша без лишних слов окатила мелюзгу водой. Досталось и Клоду. Вода щедро окропила замшевые сапоги и тувии. Тетка бросилась извиняться, крича, что она все выстирает и вычистит. Денон поморщился. Черт принес его в этот квартал, черт бы побрал скотину немытую Гэлада, который, видите ли, не может обсуждать серьезные дела за столом, за вином… ему, видите ли, присутствие Сабины мешает! Нежный какой; в конце-концов, Сабина законная жена, и Клод не позволит всякому хаму обзывать ее треской сушеной и, глянув на нее, морщиться так, будто Сабина не женщина, а бутыль с уксусом. Клод вызовет этого нахала на поединок, и пускай рассудит Бог.

Эрл застыл, пылая праведным гневом, а тетка меж тем стянутым фартуком оттирала пятна с его сапог.

— Оставьте, добрая мона, — проговорил Денон с улыбкой. И прибавил, что все пустяки, и в такую жару он был бы счастлив, если бы ему подали напиться.

Под нос немедля ткнулось с десяток кувшинов, от некоторых разило прокисшим вином и плесенью. Тетки наперебой затрещали, сетуя на жару и переживая за здоровье мессира и неполитые огороды.

— А правду врут, жарища эта неспроста, вот как Бог свят, правду! Это все они, писаки! Руки бы повырывать и вставить!.. — Денон брезгливо поморщился, когда матроны уточнили, куда следует вставить. — Грамотеи!

— Вчерась одного такого грамотея кнутами пороли на площади. Верещал, как Мартин кошак по весне. И пра-авильно! Нечего порчу возводить!

— Да не, бабы, они упрямые. Вон у Стафаны девка, Мета. Уж она ее лупила-лупила, ободрала, как козу, неделю на лавку присесть не могла, а как зажила задница!.. У-у, ведьма косая. Поглядела на меня, взяла щепочку, сажи нашкребла… ну, писарь наш так чернилы разбавляет… и давай корябать. Тестамент Стафанин разодрала на листочки, а он у ей на свадьбу дареный.

— Накарябала?

— А то! Меня овод укусил, окривела.

— Дай поглядеть.

— Перебьешься. И про мужика моего… Я, говорит, тебя счас опишу, и тебя покрасят. И точно, змеюка! Как сглазила. Упал со стропил и башкой в лохань с охрой. Вешать их надо, бабы, вот что.

— Как же, вешать! А церковь пролитие крови воспрещает.

— Тогда палить. Эй, мессир хороший, вам что, сплохело? Стафана, ну-ка, плесни на него!

— Пшли вон, дуры! — заголосил Денон что есть мочи и рванулся прочь.

К стоящей у городских ворот башне он подходил с опозданием, но не торопясь, потому как человеку его возраста и положения спешить несолидно. Сапоги высыхали, влага оставляла разводы на нежной палевой замше. Денон злился. Не прибавили доброго расположения духа и замечания двух неприличного вида оболтусов: один бритый с оттопыренными ушами, по второму плакали продавцы лечебных пиявок. Оболтусы хихикали и язвили по поводу бла-ародных дворян, которые позволяют себе…

— Заткнитесь, — велел Гэлад, свесив из окна неопрятную голову. — И препроводите.

Денон был ему благодарен. Хотя искренне недоумевал, к чему Кругу — этакому гнилому подобию

рыцарского ордена — вообще нужен Канцлер. Понятно еще, если бы речь шла о нем, Клоде. У него происхождение, опыт, стратегический склад ума. Он бы мог все возглавить, как надлежит. Вот взять мессира Рене Краона, Одинокого Бога, — у него Орден. Адепты гроссмейстеру в рот смотрят. А эти… создаватели. Вцепились в абсолютный текст, как репей в собачий хвост, и делают вид, будто бы у них его писать получается. Богоборцы хреновы, открыватели Ворот. Ну да, чего-то они добились, Одинокий их молниями не поражает. С другой стороны, на всех дураков молний не напасешься. И сдать бы их давно Канцелярии, чтоб не мучились, но что-то же иногда шевелится в душе. А Рене — в мыслях Денон изредка позволял себе фамильярность по отношению к почти что члену семьи — присвоил себе право творить мир только по своему образу и подобию. Для прочих же литературных талантов выбор прост. Стукнуло пятнадцать — или пожалте не писать, или превратитесь в молнию над цитаделью. Или в бездарность. И у Денона согласия не спросили ни Бог, ни его враги… Эрл споткнулся о щербатую ступеньку. Факел бы зажгли, уроды… Он перекрестил рот, пригладил волосы и выбрался на чердак.

Дивясь легкомыслию Капитула, он озирал загаженный пол, но местечки почище уже расхватали. Клод вытащил из-за обшлага обширный батистовый платок, расстелил его на грязных кирпичах и с кряхтением сел, подбирая скьявон.

— Гай бы сдох от зависти, — высказался кто-то из молодых обормотов. Речь шла об ужасном аристократизме Сорэна. Идиотская семейка, чуть что — дуэль, а у ихних женщин шеи в поклонах никогда не гнулись. И только Феличе — выродок — служит у Яррана домоправителем. Клод метнул в обидчика огненный взгляд и промахнулся. Канцлер прокашлялся, сплюнул под ноги, растер босой пяткой и призвал мессиров к тишине.

— Ну, значится, так, — возвестил он, оглядывая враз наклоненные макушки приспешников. — На повестке дня, дети, вопросов у нас два. За неимением Яррана, Мастера Лезвия, начнем с разгрома типографии в Ле Форже и того, почему мессир Денон, как местный отцеп… тьфу, прецептор, оному не воспрепятствовал. Прошу, мессир, оглашайте.

— А что, разгромили? — прозвучало из полутьмы бархатное глубокое контральто.

Денон вздрогнул. И подумал, что на этой помойке, оказывается, иногда вырастают диковинные цветы.

— Разгромили, Айша, разгромили.

— А… э-мнэ… буквицы там, рамки всякие-э…

— А буквицы, — ядовито встрял узкоглазый обтерханный трубочист из Митиной слободы с гордым иноземным именем Виктор, — буквицы он, мессир, стало быть, утопил.

— В нужнике?

Капитул предвкушающе затаил дыхание.

— Не в нужнике, — сказал Денон, багровея. — В бадье с молоком.

Неприличное хихиканье в углу было зажато ладонью.

— Инсургент… т-тать!..

Клод подергал скьявон за рукоятку.

— …в результате чего, — продолжал Канцлер, — столь необходимые Кругу причиндалы оказались проданы вместе с молоком на Тишинке, в Кидай-городе и на Савеловском Подворье, наборщик арестован, а вот он — Канцлерский тощий перст с траурной каемкой под ногтем уткнулся Денону в лоб, — он пальцем не пошевелил. А мог! С такими-то связями.

— У вас, Гэлад, тоже связи.

— Да-а? — развеселился тот. — Я вам, как Канцлер, заявляю, что вы должны возместить убытки. Денежные и моральные.

— Капитул вас не поддержит.