Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)
Шрифт:
— Вот уж это вряд ли, — холодно ответствовал судья. — Мой долг — приговорить подсудимого к неделе тюремного заключения.
— И да смилуется над голосованием Господь, — непочтительно подытожил один из стряпчих.
Решение, конечно, получилось скандальным, но судья не считал, что обязан потворствовать политическим амбициям правительства.
Вердикт суда присяжных и окончательный приговор были обнародованы в двадцать минут шестого. А в половину шестого перед резиденцией премьер-министра собралась огромная толпа, горячо распевая на мотив «Трелони»: [108]
108
«Трелони»,
— Полторы тысячи голосов избирателей! — с содроганием произнес премьер-министр. — Даже думать не желаю об этом кошмаре! В прошлый раз мы выиграли с преимуществом всего в тысячу семь голосов.
— Избирательные участки откроются завтра в восемь утра, — сообщил Генеральный Секретарь. — К семи он должен быть на свободе.
— К половине восьмого, — поправил премьер-министр. — Иначе создастся впечатление, что мы действуем чересчур поспешно.
Генеральный Секретарь кивнул:
— Хорошо, но не позже половины восьмого. Я обещал нашему представителю на месте, что у него будет время повесить на избирательных участках плакаты «Плуттербафф на свободе» прежде, чем начнутся выборы. По его словам, это единственная наша возможность с вечерней почтой получить сообщение о том, что Рэдпроп победил.
На следующее утро ровно в половине восьмого премьер-министр и Генеральный Секретарь делали вид, будто завтракают, еле-еле притрагиваясь к пище и ожидая появления министра внутренних дел, который лично отправился проконтролировать освобождение Плуттербаффа из тюрьмы. Несмотря на ранний час, на улице уже начали собираться люди, и леденящий кровь напев «Пятнадцать сотен за собой он уведет от вас…» постепенно превращался в дружное непрерывное скандирование.
— Они немедленно аплодируют и вопят, стоит им услыхать новости, — с надеждой заметил премьер-министр. — О! Слышите? Сейчас они кого-то освистывают. Наверняка это МакКенна.
Мгновением спустя в комнату зашел министр внутренних дел, и на лице его отображался крах всех надежд, а из груди вырвался вопль:
— Он отказывается выходить!
— Отказывается? Не желает покидать камеру?
— Да, без духового оркестра он не переступит порога своей камеры. Он всегда покидал тюремные стены под звуки духового оркестра и отменять традицию не собирается.
— Но, разумеется, эту проблему решат его сторонники и почитатели? — вопросил премьер-министр. — Вряд ли кто-нибудь ожидает, что мы обязаны предоставить духовой оркестр заключенному, выходящему на свободу. Во имя всего святого, нас же просто не поймут!
— Именно этого его сторонники от нас и ожидают, — буркнул министр внутренних дел. — По их словам, раз именно мы засадили его в тюрьму, стало быть, наша забота обеспечить ему выход под фанфары. А он в любом случае отказывается убираться из тюрьмы без оркестра.
Раздался пронзительный телефонный звонок: на проводе был представитель власти из Немезис-на-Хэнде.
— Выборы начнутся через пять минут. Плуттербафф на свободе? Что за чертовщина там у вас…
Генеральный Секретарь бросил трубку и заявил без обиняков:
— Сейчас не время проявлять гордыню. Доставьте туда музыкантов, в конце-то концов. Пускай Плуттербафф насладится своим оркестром!
— И где вы собрались отыскать музыкантов? — устало спросил министр внутренних дел. —
— Неужто вы не в силах добиться прекращения забастовки? — осведомился Генеральный Секретарь.
— Я попробую, — вздохнул министр внутренних дел и направился к телефону.
Часы пробили восемь. Толпа на улице неистово распевала: «Пятнадцать сотен за собой он уведет от вас!»
На стол легла телеграмма из центрального представительства в Немезис-на-Хэнде. Она была краткой: «В минуту мы теряем двадцать голосов».
Часы пробили десять. Премьер-министр, Генеральный Секретарь, министр внутренних дел и несколько их влиятельных друзей, желающих помочь, собрались у входа в здание тюрьмы, на все лады убеждая Демосфена Плуттербаффа, а тот молча и неподвижно стоял перед ними, скрестив руки на груди. Златоусты законодательных баталий, чье красноречие заставило пасть ниц комиссию по делу Маркони [109] (или, по крайней мере, большую ее часть), попусту растрачивали свои ораторские способности, пытаясь изменить планы этого упрямого, несгибаемого человека. Он не собирался покидать стены тюрьмы без оркестра.
109
В 1913 г. Гильермо Маркони, считающийся изобретателем радио, обвинил в коррупции министра финансов Великобритании Ллойда Джорджа и ряд других министров. В Палате общин Великобритании по этому поводу прошло несколько слушаний. — Примеч. пер.
А оркестр они предоставить не могли.
Пробило четверть одиннадцатого.
Половину одиннадцатого.
В ворота тюрьмы то и дело врывались посыльные с телеграфными сообщениями. Отчаянные послания гласили: «Только что отголосовала фабрика Ямли. Угадаете, за кого?» — и все в том же духе. Немезис-на-Хэнде уверенно шел по пути Рединга. [110]
— У вас имеются какие-нибудь музыкальные инструменты? — требовательно спросил Генеральный Секретарь у начальника тюрьмы. — Такие, чтобы играть было полегче. Барабаны, кимвалы — что-то в этом духе.
110
В 1913 г. в Рединге прошли дополнительные выборы в парламент. Победил кандидат от оппозиционной партии с перевесом всего 0,8 % голосов. — Примеч. пер.
Начальник тюрьмы пожал плечами:
— Наши надзиратели создали частный маленький оркестр. Но не думаете же вы, что я заставлю их…
— Одолжите нам инструменты, — велел Генеральный Секретарь.
Один из влиятельных друзей, жаждавших помочь, неплохо играл на корнет-а-пистоне, сам Генеральный Секретарь кое-что смыслил в барабанах, а члены Кабинета Министров могли бить в кимвалы более-менее в такт основной мелодии.
— Ну и какую песню вы предпочтете? — осведомился Генеральный Секретарь у Плуттербаффа.
Тот, поразмыслив пару мгновений, отвечал:
— Самую популярную на сегодня.
Все присутствующие сегодня слышали эту мелодию сотни раз, так что исполнить ее достаточно сносно оказалось несложным. И заключенный уверенной поступью отправился на свободу, сопровождаемый словами песни, сочиняемой на ходу: «Такого не желали мы вовеки совершить…» Разумеется, имелось в виду лишенное возможности выбирать правительство, а вовсе не разрушитель Альберт-Холла.
Увы, но и после всех этих мытарств место в парламенте было потеряно, хотя преимущество оппозиционера оказалось незначительным. Профсоюзы на местах слишком уж оскорбились действиями членов Кабинета Министров, которые лично показали пример штрейкбрехерства. Их не смогло умиротворить даже освобождение Плуттербаффа.