Мое поколение
Шрифт:
«Ну и я тебя не знаю!» — подумал сейчас Алеша, заложил руки глубоко в карманы и задрал кверху облупленный нос.
— Здорово, Алеша! — радостно протянул ему руку Валька. — Какая встреча! Как в опере!
Алеша подумал-подумал и тоже протянул руку.
— Ну, здравствуй! Как ваше ничего?
Они пошли рядом, дружно постукивая деревянными колодяшками.
Алешины колодяшки смастерил отец. Вместо ремешков у них тесемки, вся нога от этого в синеватых полосах.
Когда Алеша стоял на месте, он зачем-то все время шевелил грязным большим пальцем правой ноги. Ноготь на пальце был сбит.
Валькины колодяшки сработал мастер, сработал с щегольством и даже с шиком. Так и чувствовалось: сделав их, мастер долго вертел перед собою, любовался ими и грустил о тех временах, когда не такие заказы выделывал. Честный непьющий столяр, он хотел побить этой работой парижских сапожников. У тех под руками был нежный, деликатный материал — шевро, мягкое и податливое, как кожа женщины. А у него в руках — честное простое дерево, из которого следует делать табуреты и кухонные столы. А он, мастер, вот он сделал шикарную обувь, — такой шикарной не носили патриции Рима, — сколько здесь ремешочков, застежек, какой рисунок ноги! И мастер был доволен своей удачей.
Должно быть, и Валька гордился колодяшками. Он надел носочки, синие, с серебристой змейкой. Он постукивал колодяшками легко и задорно, как молодой жеребенок копытами.
— Где служишь? — спросил Алеша.
— Я? Нигде.
— Нигде? Как же это можно? Надо что-то делать.
— А что же делать?
— Ну, что-нибудь! Служить. Или учиться. Или бубликами торговать. А без дела как же?
— Я учиться собираюсь.
— Да? — отозвался Алеша. — Вот и я тоже. Учиться, понимаешь, надо!
— А я на скрипке буду учиться играть.
Алеша потух.
— На скрипке? — пробормотал он. — Ты лучше на шарманке научись играть.
Валька обиделся.
— Скрипка — благородный инструмент. Она будит людские сердца.
— Ерунда! — оборвал Алеша. — Понимаешь, надо Делу учиться. Делу! — Его лицо стало хищным и жадным. — Я бы в шоферы пошел, да нет таких курсов.
— Шофер? — засмеялся Валька. — Это почти швейцар или лакей: он возит начальство, и ему иногда дают на водку.
— Шоферы бывают на бронеавтомобилях, — пробурчал Алеша. — Ты дурак, Валя!
— Я не хочу с тобой ссориться. Будь шофером. Я считаю, — Валька любил говорить, как отец, официально и кругло, — я считаю, — и это мое глубокое убеждение, — что надо овладеть общей культурой.
— Шарманкой?
— Да, и скрипкой. Но это между прочим. А вообще — я поступаю в школу.
— В школу! — закричал Алеша. — Ну вот! Это дельно! В какую школу?
Валька растерялся: он сказал наобум. Дома его подучивал отец математике, счетоводству, географии. Школу он придумал. Он смутился и покраснел.
Алеша презрительно усмехнулся.
— Эх, Валька! Актер!
На другой день Алеша все разузнал и сам пришел за Валькой. Тот лежал на кушетке, обложенный книгами.
— Вставай, вставай! — закричал Алеша. — Пошли в школу поступать!
Они пришли в наробраз, потолкались по комнатам и как-то сами собой попали куда нужно.
— Только чтоб после обеда заниматься, — беспокойно предупредил Алеша. — А то служу я.
Их направили в первую трудовую школу имени Некрасова.
Острый запах дезинфекции стоял в большом пустом коридоре. Грудой, одна на другой, лежали парты, грязные, подбитые, изрезанные ножами.
Высокий седой человек, осанистый и прямой, без улыбки смотрел на Алешу и Вальку.
— А ее еще нет, школы, — сказал он, внимательно выслушав Алешу. — Одни стены! — Потом он помолчал, посмотрел в бумажку, которую принес Алеша из наробраза, и строго спросил: — А рисовать умеете?
Ребята растерялись.
— Надо бы дощечки написать, плакаты, — объяснил заведующий. — Я вам текст дам.
Он ввел их в свой кабинет, где стояли только стол и стул простого дерева.
— Возьму я вас в работу, юные товарищи, — сказал, усаживаясь, заведующий.
— Нет, мы учиться хотим, — перебил испуганно Алеша. Он подумал, не ошибся ли заведующий, приняв их за кого-нибудь другого. — Мы учиться.
— Вот я и говорю, — наставительно и чуть повышая голос, произнес заведующий. — Плакаты напишете, библиотеку в порядок привести поможете. — Он встал. — А когда мы все это сделаем, у нас уже не стены, а что будет?
Они не знали. Заведующий ответил сам, подняв к носу указательный палец и помахивая им:
— Школа будет. Понятно?
И отпустил их.
Не так себе представлял все Алеша, когда тосковал по школе.
— И колокола нет, — разочарованно сказал он, когда вышел на улицу.
— Какого колокола? — не понял Валька.
— А чтоб переменки звонить.
Но Валька, которому понравился заведующий, успокоил его:
— Ну, колокол, должно быть, будет.
А дело было не только в колоколе.
Когда школа открылась и начались занятия, — Алеша это ясно понял, — школа не имела никакого «вида». Школьники сразу заплевали и коридор и классы семечной шелухой, — она легла на пол толстым слоем да так и осталась. Топить было нечем, в классах было холодно, учащиеся сидели на уроках в пальто. С валенок стекали грязные струйки воды.
Стоял оголтелый шум.
Детвора, отвыкшая от школьной дисциплины, бесшабашно носилась по коридорам, съезжая верхом по перилам большой лестницы, влезала на подоконники, кричала, бегала, играла в коридорах в прятки.
Педагоги проходили как-то боком через эту кутерьму, не вмешиваясь, торопясь уйти в учительскую.
Только однажды учитель рисования не выдержал.
— Господа, — сказал он примирительно, — разве так можно?
Школьники стихли, только одноклассник Алеши, Дроздович, иронически произнес: