Мое простое счастье

Laura Dave

THE FIRST HUSBAND

Наверное, сперва нужно рассказать правду о том, с чего все началось. Когда жизнь становится ужасной, сложной и запутанной, до правды докопаться нелегко, верно? Люди стараются ее смягчить, представить в выгодном свете или исказить. Словно от этого жизнь станет менее ужасной, сложной и запутанной! Но такую правду не смягчишь, и вот она: я сама во всем виновата. Во всем, что произошло потом и составило целый год моей жизни. В конце концов, я и никто другой совершила тем утром роковой поступок, прекрасно зная, к чему он может привести – к чему

он не раз приводил в прошлом. Не снимая огромной пижамной куртки Ника, я вошла в гостиную, закуталась в одеяло и включила DVD-плеер. Как будто все так просто! Как будто «Римские каникулы» – обычный фильм, а не бомба, способная разорвать мою жизнь на куски.

Вообще-то я не суеверна – обычно, по крайней мере, – но нельзя же закрывать глаза на факты. Первый раз я посмотрела «Римские каникулы» в семь лет. Мы с родителями провели вечер перед телевизором, а на следующий день они сообщили, что разводятся. Второй раз был в шестнадцать. После просмотра мама объявила, что мы опять переезжаем – девятый переезд за девять лет, – на этот раз из Сан-Франциско, где я успела найти себе парня, настоящего друга и еще одного потенциального друга, в крошечный городок на северо-востоке Северной Дакоты. Когда мы там обосновались, в нем проживал триста пятьдесят один человек, а мой выпускной класс состоял из трех учеников.

Через пять лет я окончила колледж и устроилась репортером в газету «Нью-Йорк сан» – на самое низкооплачиваемое место, но зато репортером! И не где-нибудь, а в Нью-Йорке! Собирая вещи, я наткнулась на запись «Римских каникул» и подумала: «Я же взрослый человек, свободный от детских суеверий. Почему бы нет?» А вот почему: на следующее утро мой несостоявшийся работодатель прислал мне имейл: «В связи с сокращением штата мы временно приостанавливаем набор персонала…» – и так далее. На то, чтобы выехать из квартиры, у меня было меньше сорока восьми часов. Мой долг по образовательному кредиту составлял сто пять тысяч долларов, а все сбережения я потратила: внесла залог за единственное жилье, которое могла себе позволить, – квартиру-студию площадью триста квадратных футов рядом с Вестсайдским шоссе. И никакой работы – ни-ка-кой.

Четвертый раз пришелся на двадцать семь. Мы с Ником только что отметили наш первый год вместе и собирались перебраться на другой конец страны – в Лос-Анджелес. Ник пытался пробиться в киноиндустрию, поэтому и решил переехать. Я не возражала и была даже рада. Я вела еженедельную колонку о путешествиях в одной филадельфийской газете и все равно по двести дней в году ездила в командировки, поэтому начальство охотно отпустило меня в Лос-Анджелес.

Итак, я включила «Римские каникулы», твердо уверенная и в своей работе, и в отношениях с Ником, и в решении перебраться на Запад. Пожалуй, в глубине души мне даже хотелось доказать себе, что фильм не может ничего испортить в моей жизни.

Но на середине фильма зазвонил телефон – на сей раз судьба даже не стала дожидаться конца. Дом в Венисе [1] , этой американской Венеции, куда мы собирались переехать, – дом, в который мы уже перевезли восемьдесят процентов вещей, – сгорел дотла. Никто не знал почему. Одна я знала.

И что же я делаю четыре года спустя, за тридцать два дня до своего тридцать второго дня рождения? Неужели у меня так и не выработался рефлекс, как у собаки Павлова? Этот фильм не раз причинял мне боль, или, по крайней мере, за ним всегда следовали самые неприятные события моей жизни. Как можно не связать одно с другим? Почему я упорно продолжала его смотреть? А вот почему: он мне нравился. «Римские каникулы» для меня то же, что «Когда Гарри встретил Салли» для некоторых моих подруг или «Поле его мечты» для Ника.

Этот

фильм помогает мне расслабиться. Мама однажды призналась, что назвала меня в том числе и в честь героини Одри Хепберн – принцессы Анны. Разве может молоденькая девушка увидеть Одри и не сделать ее своим идеалом? Но я любила «Римские каникулы» не только поэтому. Прежде всего, я, как и Брэдли, работала репортером – вела рубрику о путешествиях. Моя колонка «Сто открытий» представляла собой путеводитель по самым интересным и экзотическим местам на земле – живописным столицам, особенным городам, крошечным островкам посреди Индийского океана, которые сложно оценить неподготовленному туристу. Нетрудно догадаться, что первую статью я посвятила Риму. По правде говоря, она больше походила на оду «Римским каникулам» – истории о том, как принцесса Анна и репортер Джо Брэдли (Грегори Пек) сбегают от реальной жизни и осматривают Вечный город. Это и нравилось мне в работе журналистки – возможность посмотреть мир и ненадолго сбежать от реальности. Наверное, в глубине души я тоже хотела уснуть на скамейке в незнакомом городе, а проснувшись, прожить один день той жизнью, о которой всегда мечтала.

Еще мне нравится, как показаны чувства Анны и Брэдли: пылкость и очарование их отношений, счастье, которое они излучают. И, будучи человеком рациональным, я убедила себя, что такой романтичный, полный надежды фильм не может причинить мне вреда – только не в этот раз.

И вот я, взрослая женщина, самоуверенная и сонная, в очередной раз внушаю себе, что ничего не случится. Мы с Амелией остались дома одни. Амелия (сокращенно – просто Мила) – это моя умная и красивая собака, а назвали мы ее так в честь выдающейся путешественницы и исследовательницы Амелии Эрхарт. Ник был на работе – снимал свой второй фильм, триллер о вампирах, напавших на Вашингтон. Первый фильм, в котором обошлось без единого вампира, хорошо приняли на каком-то важном кинофестивале, и Ник почувствовал вкус славы. Я радовалась за него – вернее, за нас обоих. Я помнила, как все только начиналось и он снимал на улице короткометражки со мной в качестве помощника оператора и главной героини, своей сестрой в качестве продюсера и нашей собакой Милой… в качестве собаки Милы.

И все же меня немного утомляло, что Ник говорил теперь только о работе, которую называл не иначе как «моя работа». Я понимала: этот период обязательно пройдет, но мне хотелось, чтобы он прошел поскорее. К тому же последний месяц выдался особенно тяжелым: весь август я колесила по Мексике, Доминиканской Республике и Аргентине, собирая материалы для колонки, и только-только вернулась домой. В общем, я решила рискнуть и немного себя побаловать. Когда Мила устроилась у меня на коленях, я включила DVD-проигрыватель и нажала кнопку воспроизведения.

И фильм начался: четкие белые титры, звуки оркестра, на заднем плане – знаменитые достопримечательности Рима. Ватикан, Витториано, древние руины. Потом возникает надпись «Специальный выпуск новостей», и появляется она – великолепная Одри Хепберн, машущая подданным из окна кареты, самая печальная принцесса на свете.

Когда высветилась надпись «Конец» и последние титры пересекли экран, я оглядела наш дом, который мы подыскали на смену сгоревшему и где жили с тех пор, как переехали в Лос-Анджелес. Вазы и фотографии не посыпались на пол, тостер не взорвался, даже тюльпаны, купленные за три доллара девяносто девять центов на рынке на Аризона-авеню, не завяли в мгновение ока, а продолжали стоять – поникшие, но еще живые.

Я почесала Миле затылок. Она подняла голову и посмотрела на меня влюбленным взглядом.

– Кажется, пронесло, – заметила я.

И тут в замке повернулся ключ.

Ник пинком открыл дверь, стараясь удержать в руках термос, выпуск «Лос-Анджелес таймс» и мобильник. В надетой задом наперед бейсболке и неизменной рубашке с воротником на пуговицах он выглядел скорее на шестнадцать, чем на тридцать шесть. Другими словами, Ник выглядел как обычно, только очень изможденно: темные круги под глазами, на подбородке – четырехдневная щетина.