Мое темное желание

Шэн Л. Дж.

— Да, конечно. — Айи бросила пакеты с покупками на пол и села на сиденье рядом со старшей сестрой. Она поставила чай на стол и потерла руки. — Наконец-то вы двое стали достаточно умны, чтобы спросить меня о моем мнении.

Технически, это мама попросила.

Я понятия не имел, почему.

Селеста Айи была полной дурой, и я говорю это с таким сочувствием и восхищением, какое только может быть у такого человека, как я.

Она переехала в особняк моего детства через несколько домов по соседству, чтобы помочь вырастить меня, когда

отец скончался, и так и не удосужилась съехать после того, как я уехал в колледж.

Семнадцать лет назад.

Сестры по-прежнему жили вместе, но не могли быть более разными.

Моя мать была уравновешенной, обладательницей докторской степени, бывшим профессором, которая посвятила свою жизнь тому, чтобы вырастить меня таким, каким меня ожидало видеть общество.

Успешным. Ухоженным. Безупречно воспитанным человеком.

Селеста, однако, была трижды разведенной, бездетной певицей, которая нечасто наведывалась в Китай, чтобы выступить, заработать денег и оттрахать нового бойфренда в стране восходящего солнца.

Она вдыхала больше заговоров, чем книг, считала торговые центры продолжением своего шкафа и заботилась о том, что думают о ней другие, чуть меньше, чем о координации цветов.

Айи разорвала фотографию и отбросила остатки за спину.

— Слишком похожа на любовницу Тао.

Тао — только одно имя — и Селеста были китайскими Сонни и Шер, только сверхсексуальными.

Когда-то газеты превозносили Селесту Айи как самую провокационную и противоречивую певицу страны. Она поместила эти статьи в рамку, как будто ими можно было гордиться.

Затем она застала Тао в джакузи с тремя женщинами. Через два месяца он превратился из второго мужа во второго бывшего мужа.

Теперь они просто терпели друг друга на публике, достаточно долго для случайных концертов или фотосессий.

Айи постучала по фотографии длинным накрашенным ногтем.

— А как насчет этой?

Мама вздрогнула в своем модном костюме.

— Ни в коем случае. Ее отец попал в тюрьму за налоговые махинации. Теперь ее семья живет в крошечном, обветшалом доме в Маклейне, который едва набирает 1,3 миллиона. Весь район подал петицию в городскую администрацию, чтобы его снесли.

Бедность ее не беспокоила.

А вот проблемы, которые с ней связаны, — да.

Конечно, мама выхватила фотографию и выбросила ее в мусорную кучу.

— Я даже не знаю, что она здесь делает. Помни, Закари, ты наследуешь проблемы своих родственников, так что выбирай с умом.

Я зевнул, не обращая внимания на дюжину или около того сообщений, которыми Олли бомбардировал групповой чат.

— Похоже, решение проблемы в том, чтобы не иметь никаких родственников.

— А эта? — Айи указала на другую фотографию, прищурившись. — Она довольно симпатичная. Круглые глаза. Кожа цвета молочного стекла.

— Ты описываешь козу? — Я откинул теннисный мяч. Он отскочил от стола, упал на паркет, а затем на кофейный столик, где покатился, пока не накрыл Полароид. —

Если подумать, то коза требует меньше ухода, чем жена. Продолжай.

Они меня проигнорировали.

Мамины губы искривились.

— Она красива, да, но она — влиятельный человек. — Она подчеркнула это слово кроличьими ушками. — Это не настоящая работа.

— Это вообще не работа, — вмешался я. — Это хобби, за которое тебе платят деньги, пока не изменится алгоритм и ты не потеряешь свое влияние.

Я абсолютно презирал социальные сети. Единственным плюсом в них было то, что они, казалось, еще на шаг приближали нас к концу цивилизации.

— О, вот эта — отличный вариант. — Мама взяла со стола еще один полароид и поднесла его к естественному свету, пробивающемуся сквозь шторы.

— Она врач. Невролог.

— В двадцать два года? — Я краем глаза наблюдал, как мама бежит ко мне с папкой. — Идеальный возраст для врача-невролога — пока ее мозг еще не полностью сформировался.

— Она твоя ровесница. — Мама проигнорировала это замечание, положив передо мной папку с биографическими данными. — Не идеальная, если ты хочешь четырех детей, а это, честно говоря, самый минимум.

Это не детский сад. Мне не нужен полный список детей, чтобы держаться на плаву.

Я открыл было рот, но тут же зажмурился, передумав говорить. Все, что было связано со смертью, вызывало у нее раздражение.

В то время как я онемел, боль стала пронзительной. И то и другое было неприятно, но только последнее вызывало головную боль.

Мама провела пальцем по губам.

— Однако она из хорошей семьи и активно ищет себе мужа. Я ее одобряю.

— Я тоже ее одобряю. — Селеста Айи проследовала к тележке с напитками и взяла себе двойной скотч со льдом. — Она должна знать хорошего пластического хирурга. Я уже давно хочу сделать мини-лифтинг. Все уже сделали, а я нет.

Горький смех застрял у меня в горле.

Как жестока была жизнь, что единственное, чего желал мне отец — жена, дети и счастье, — я ненавидел больше всего.

И все же.

И все же.

Я не мог подвести маму.

Когда отец ушел из жизни, он защитил меня от верной смерти. Если бы он не прикрыл меня своим телом, он был бы жив.

У мамы был бы муж, по которому она могла бы сохнуть.

Селеста Айи была бы свободна, чтобы найти себе четвертого мужа.

Мир функционировал бы так, как должен был.

Но он оставил нас. Не считая Айи, я был единственным живым родственником Сан Юйвэнь.

Всю свою жизнь я испытывал только одно человеческое чувство.

Чувство вины.

Вина за убийство отца.

Вина за то, что уничтожил мать.

Вина за то, что разрушил свою семью.

Отпустив его, я полностью отделился бы от своего вида. Я цеплялся за него как за доказательство того, что не являюсь полным психопатом.

Его груз приятно прижимался к моим костям, а удушающая боль напоминала, что я не совсем онемел.