Мое второе "Я"

Харкевич Игорь

– На Церере ты тоже победила в конкурсе красоты.

Она улыбнулась.

– Это было несложно. Там всего около двухсот женщин, большинству под сорок, конкуренция была слабая. Да и сам конкурс проводился скорее, как развлекательное мероприятие. Кстати, мне подарили здоровенный булыжник, сказали, что это алмаз.

– Вполне возможно, на Церере крупный разлом, там их добывают.

– Вот, а потом за нами стали охотиться. На Церере папу чуть не убили, но мы убежали. Папа прошел через три спецхранилища, вскрыл шесть дверей с какими-то сверхсекретными замками, забрал меня, и мы улетели. Мотом была Матильда. – Ада помолчала. – Когда мы прилетели на Матильду, там уже побывали эти люди. Они как-то вывернули

радиотелескоп и включили его на полную мощность. – Она всхлипнула. – Представляешь, все кто там был, поджарились, как в микроволновке. Когда мы прилетели, все металлические конструкции были еще раскаленные. Внутрь мы не смогли войти, электроника сгорела, а механические приводы были заблокированы или испорчены. Папа как-то забрался внутрь, но быстро вылез и сказал, что мы улетаем. После этого мы прилетели на Иду. Остальное ты знаешь.

– Надо было мне раньше рассказать. А за чем они охотятся, ты знаешь?

– Я догадываюсь, но папа не рассказывает. Для моей безопасности. Это какой-то компьютер.

– Скорее не компьютер, а программа в этом компьютере. Машина, которая пытается идентифицировать себя как личность. Я понял это так. Ладно, пора будить твоего папу и реанимировать корабль. Я думаю, что мы уже далеко улетели.

– Не очень далеко. Мы не успели набрать большую скорость.

– Тем более.

– Подожди, пусть поспит немного. Он принял таблетки, теперь часов восемь он должен отдохнуть.

– Ты можешь запустить все системы корабля?

– Нет.

– Я тоже. Единственный человек, который разбирается во всей аппаратуре – это профессор. Мы не знаем, что нам еще приготовили ваши друзья, но судя по тому, что вы от них ушли уже четыре раза, они стоят на ушах и сделают все, чтобы вас заполучить. А отдохнем, когда ситуация будет под контролем.

– Ты знаешь, когда-то я тоже хотела стать астрофизиком, как папа. Слушать звезды, искать братьев по разуму. Разгадывать загадки Вселенной, но потом увидела, что космос делает с людьми, и испугалась. Люди ломаются. И физически, и духовно. Один папин друг вернулся калекой. Он был командиром корабля, и в полете что-то случилось. Какая-то авария. Из-за разгерметизации половина экипажа погибла, пока подоспела помощь. А остальные стали инвалидами. У них кипела кровь, разрывались кровеносные сосуды внутри тела. Теперь все они даже ходить не могут. А командир даже на больничной койке только и говорил, что о космосе. Я часто приходила к нему. Он рассказывал всякие истории. В основном, веселые. Потом он покончил с собой. Выпил таблетки и заснул. Я ненавижу космос. И каждую секунду боюсь. Но я не могу оставаться на Земле, пока мой папа здесь. Я постараюсь быть рядом с ним. Он ведь тоже любит Землю, но она для него закрыта.

Я молчал, не зная, что сказать. Потом протянул руку, сжал ее ладошку.

– Не беспокойся, твой папа самый умный человек на свете. Я хороший солдат. Мы вместе не дадим тебя в обиду. Успокойся, скоро мы прилетим на Землю.

Она не ответила, приподнялась над креслом и ушла. Наверное, будить отца. Я остался один в темной рубке. На душе было тоскливо. Я сам уже не первый год вне Земли. Видел и прекрасно знаю все эти оборотные стороны нашей жизни. Я тоже видел результаты резкого перепада давлений. Здесь, в космосе, аварии происходят, если и не чаще, чем на Земле, но последствия всегда тяжелее. А какого дьявола я сам поперся в космос? Наверное, деньги, престижная должность, слава героя-космопроходца. Ореол романтики. Сейчас я знаю, что романтика закончилась после второй смены дежурства в пункте управления. Полгода жизни в одном месте, где нет ничего, кроме серых коридоров, отбивают все юношеские мечты. Но все равно туда тянет опять. Те, кто не выдерживает, кому это не дано, уходят сразу. Другие остаются. Навсегда. А может, мне действительно плюнуть на все и правда поискать место где-нибудь на Аляске? По крайней мере, там везде можно дышать, просто ходить по земле, а не подпрыгивать. Воду пить прямо из лужи. Окружающий мир тебя любит, а не стремится при первом удобном случае убить. Ладно, подумаем. А пока надо прилететь на эту самую Землю, по возможности сохранив кости целыми, а кровь внутри организма в жидком виде.

Через несколько минут появились мои товарищи.

– Доброе утро, профессор.

– Сейчас не утро, а вечер, если уж на то пошло.

– А вы знаете, который час? Наши часы встали.

– Да, четверть девятого по универсальному времени. Пора запускать корабль. Глеб, включите те рубильники, которые вы отключали, только сейчас наоборот – снизу вверх. Справитесь?

Профессор, кажется, был не в духе. Может, и правда надо было дать ему немного поспать.

– Справлюсь.

Я полетел опять в конец коридора, прихватив с собой фонарик. Включил восемь тумблеров и вернулся назад. На этот раз без приключений.

Корабль постепенно наполнялся гудением и шумами ожившей аппаратуры.

Вспыхнуло аварийное освещение. В рубке оба ЭИ пульта с завидной синхронностью демонстрировали длинные ряды цифр и символов.

– На полную проверку и тестирование всех систем уйдет не меньше суток. Но мы этого делать не будем, – бормотал профессор, обращаясь скорее к себе, чем к остальным. – Самое главное – вернуть управляемость кораблю, проветрить помещения и сориентироваться.

Нам с Адой делать было абсолютно нечего, поэтому мы сидели и любовались на шаманство профессора.

Ада сгоняла куда-то и принесла нам прозрачные капсулы с соком и мятные палочки.

– Перекусим, когда восстановится сила тяжести. Или мне сейчас что-нибудь придумать?

– Лучше сейчас, мы пойдем с ускорением в два G – кушать будет неудобно.

– Хорошо, только я сначала умоюсь.

Ада опять упорхнула.

Я надкусил край капсулы и выдавил ароматную жидкость в рот, потом залпом выпил остаток. Профессор с наслаждением хрустел мятной палочкой, засунув ее в рот целиком и не отрываясь от манипуляций с пультом.

Компьютеры переварили свои цифры, и теперь оба пульта рассыпались роем веселых искр приветственной заставки.

– Так, порядок. Операционная система загружена. Теперь дело за тестированием. В воздухе вспыхнули многочисленные графики, диаграммы и ползущие линейки прогрессии. В рубке, наконец, полумертвое красное аварийное освещение сменилось обычным. Я глянул в иллюминатор. Там была пустота.

– Профессор, куда делись звезды?

– Звезды на месте, я затемнил иллюминатор.

– Зачем?

– Если нас ведут визуально, освещение рубки будет видно.

– Когда мы включим всю аппаратуру, нас все равно увидят.

– Я надеюсь, что когда мы включим всю аппаратуру, то корабль уже будет разгоняться. Через двенадцать минут проверка двигателей, через шесть – проверка системы навигации и ориентирование.

– Насколько я понимаю, мы вышли из зоны контроля. Как мы сориентируемся?

– Визуально.

Мне показалось, что я ослышался.

Профессор хитро посмотрел на меня.

– Да, я гляну на звезды и скажу, где мы находимся.

Не зря его считают чокнутым.

– Тогда откройте иллюминатор. Я тоже хочу попробовать сориентироваться по звездам.

– Пожалуйста, молодой человек, но мне кажется, что у вас это не получится.

Иллюминатор посветлел, и на меня опять глянула бездонная чернота космоса с россыпью звезд. В принципе, сориентироваться можно, зная угловое расстояние между небесными объектами. Профессор астрофизик, для него небо – это открытая книга. Даже я, раз в неделю выползающий на поверхность Иды, могу распознать знакомые созвездия.