Моё Золотое руно
Шрифт:
Как же неловко. Куда мне девать руки? Класть из на плечи Шнайдеру вовсе не хотелось, а держать растопыренными, как куриные крылья, казалось глупым.
— Медея, я с ума сошел, как только увидел тебя.
Тем не менее, его прикосновение не казалось противным. Руки теплые, не грубые. Тело пахнет гелем для душа, одежда кондиционером. Чистенький аккуратный мальчик.
— Медея, разве ты не видишь, как я одержим тобой?
Вот над текстом я бы поработала. «Не верю»,
В голове нудной осенней мухой крутилась мысль, что мне сейчас приходится вдыхать воздух, который только что был у него в легких. Поднялся по гортани вверх, вернулся в ротовую полость и сейчас, насыщенный его запахами, течет мне в нос.
Мятная жвачка, лосьон после бритья, какой-то крем (он что, пользуется кремом для лица?), пиво… Пиво?
Мои руки сами собой оттолкнули Франца к двери. Человек, живущий посреди виноградников, пил пиво? Да в Ламосе даже рыбаки себе такого не позволяют.
— Извини, Франц. Это не очень удачная мысль. Если у нас будет совместный бизнес… сам понимаешь.
Франц понял очень быстро. Похоже, приоритеты в его голове были расставлены давно и прочно.
— Хорошо, Медея. Я понимаю, что ошеломил тебя. Ты еще не готова. Я подожду.
Я проводила взглядом вертлявую задницу в голубых шортах до двери, и только когда за ним закрылась дверь, позволила себе тяжелый вздох.
Ошеломил он, оказывается. Все гораздо хуже, дружок. Ты в очередной раз напомнил мне о моей беде. О том, что никто больше не сможет так целовать меня, как это делал один лживый листригон. Ни в чьих руках я не почувствую себя щепкой в бурном потоке. Следы ничьих губ и зубов больше не будут расцветать на моей коже огненными цветами, после того, как меня целовал Ясон Нафтис.
Мне надо было выпить.
ЯСОН
Сам не ожидал, что так соскучусь по своему первому баркасу. Не зря листригоны говорят, что первая лодка, словно первая любовь. «Золотое руно» я купил в восемнадцать лет, после того, как смог без согласия опекунов распорядиться оставшимся от родителей имуществом.
Домик на окраине Чембаловки был продан, долги возвращены до копейки, а оставшихся денег хватило на большую лодку, оснащенную мотором и парусом. Да еще и с каютой, в которой я и жил с апреля до той черной ночи, когда покинул мой родной город.
Братья Ангелисы, могли ходить в рваных башмаках и разодранных на коленях джинсах, но на лодку денег не жалели: корпус суденышка был тщательно проконопачен и просмолен. Даже краска на досках не облупилась, и два черных глаза, которые рисовали на своих кораблях еще ахейские мореплаватели, бесстрашно взирали на понтийские воды.
С установкой двигателя пришлось попотеть, но в шестом часу вечера я уже сидел на борту, усталый и довольный, вытирая руки найденной на корме ветошью.
Телефон зазвонил в третий раз. Занятый двигателем, я уже пропустил два первых звонка. «Я буду называть тебя малышкой…», донеслось из кармана джинсовки, и я потянулся к куртке. Не нужно было читать надпись на экране, чтобы узнать, кто мне звонит.
Оксана.
Я не собирался принимать целибат, тем более в нежном возрасте двадцати шести лет. Достаточно было и долгих периодов воздержания во время рейсов. Зато на берегу морякам ни в чем отказу не было. Так что в любом порту я мог получить, еду, выпивку и женщину.
Но самыми гостеприимными были понтийские берега. Впрочем, я не злоупотреблял их щедростью, и потому, бывая в Дессе, навещал одну лишь Оксану. Она действительно была неплохой бабой. По меркам Дессы, конечно.
На самом деле Оксана родилась не в том теле и не в то время. В ее тугосисей и крепкозадой тушке томилась душа пирата. Вот почему на каждого решившего подебоширить в ее забегаловке туриста она шла как на абордаж, брала «на саблю», кромсала «в мясо» на глазах восхищенной публики и выносила то, что осталось на набережную. И все это — без малейшего физического усилия, лишь посредством виртуозного использования великого, могучего, правдивого и свободного малоросского языка.
А еще Оксана хотела замуж. Но с этим, извините, не ко мне.
— Привет, Оксан.
— Тю. Живий. А я вже думала потонув, або ще що.
Ее ласковый южный говорок действовал на всех мужчин одинаково — как стопка горилки под ломтик сала.
— Так чому не прийшов вчора? — Потому что и не собирался. — Я нову белизну одягла, червоне з мреживами. Весь вечир в ций збруи прочекав… А воно таке колюче виявилося… Турбувалася за тебе, дурень…
Я нахмурился. Не надо было за меня волноваться, потому что я не хотел волноваться ни за кого. Секс давно стал для меня не больше, чем физиологической потребностью. Я утолял голод тела и помогал это сделать другим. Это был честный обмен, и я не хотел чувствовать себя обязанным за получасовой трах в задней комнатке маленького кафе или в мансарде дома в Слободке, где она снимала квартиру.
— Извини. У меня небольшие проблемы.
Честно говоря, я и сам не знал, что за неприятности у меня вдруг случились в Ламосе, скорее предчувствовал их скорый приход.
— Так приижджай — покохаю, пошкодую.
В другое время это было бы заманчивым предложением, но не сейчас.
Хотя, что я носом крутил столько лет, спрашивается? Оксана была самой подходящей для меня женщиной. Моряку, берущемуся за любую работу, немного балующемуся контрабандой, иногда занимающемуся перевозкой нелегалов, деловитая и домовитая, прижимистая и расчетливая, хозяйственная жинка подходила, как водка к соленому огурцу.
Парни вроде меня должны довольствоваться девушками, вроде Оксаны и не заглядываться на таких, как Медея Ангелисса. Не по Ваньке картуз.