Могикане Парижа
Шрифт:
Так это имя и осталось за нею.
В тот вечер, видя, что дитя не хочет ничего сказать, и в надежде, что оно будет назавтра разговорчивее, старуха указала ей нечто вроде плохой кровати, на которой спал ребенок одним или двумя годами старше ее, и велела улечься рядом с ним.
Но она наотрез отказалась. Ясно было, что цвет матраца и грязное покрывало вселяли отвращение девочке. Ее тонкое белье и элегантный крой платья показывали, что она происходила далеко не от бедных родителей.
Она взяла стул, прислонила
Около шести часов утра, пока ребенок еще спал, Броканта встала и вышла из дома.
Она направилась в сторону улицы Св. Медара, чтобы купить полный костюм для девочки. Этот полный костюм состоял из платья голубой бумажной материи с белыми точками, из желтого платка с красными цветами, детского чепчика, двух пар шерстяных чулок и одной пары башмаков.
Все это вместе стоило семь франков. Броканта рассчитывала наверняка продать все старое платье девочки за плату вчетверо большую.
Час спустя она возвратилась со своею покупкою и нашла девочку по-прежнему примостившейся на соломенном стуле и отказывавшейся поиграть с Баболеном.
Когда ключ повернулся в замке, девочка задрожала всем своим телом, а когда дверь отворилась, она стала бледней смерти.
Видя, что она готова лишиться чувств, Броканта спросила, что с нею.
– Я полагала, что это она! – отвечала девочка.
«Она!» Итак, это, без сомнения, женщина, которой она избегала.
Броканта развесила на скамейке ее голубое платье, желтый платок, чепчик, чулки и башмаки.
Ребенок с беспокойством следил за ее действиями.
– Ну-ка, подойди сюда! – сказала Броканта ребенку.
Девочка, не поднимаясь со стула и указывая пальцем на одежду, произнесла презрительно:
– Эта одежда для меня?
– А для кого же? – ответила Броканта.
– Я не надену ее, – продолжало дитя.
– Ты хочешь, значит, чтобы она узнала тебя?
– Нет, нет, я этого не хочу!
– В таком случае, нужно надеть эту одежду.
– А разве в этой одежде она не узнает меня?
– Нет.
– В таком случае переоденьте меня скорее!
И без какого-либо сопротивления она позволила снять с себя свое хорошенькое беленькое платьице, свои тонкие чулки, батистовые юбочки и крошечные башмачки.
Все это было замарано кровью: ее следовало замыть, чтобы не возбудить подозрения у соседей.
Итак, девочка одета в одежду, купленную ей Брокантой, облачена в позорное покрывало нищеты, открытый символ жизни, ее ожидающей.
Броканта выстирала одежду ребенка, просушила ее и продала за тридцать франков.
Это была уже хорошая нажива.
Но старая колдунья сильно надеялась со временем на еще больший выигрыш: найти родителей девочки и вернуть ее, конечно, за хорошие деньги обратно семье.
То же отвращение, какое выразил ребенок при перемене платья, обнаружил он, когда дело коснулось участия в завтраке семьи.
Обрезок говядины, разогретый на сковороде, и кусок черного хлеба, или купленный вблизи, или выпрошенный Христа ради в городе, – вот что составляло обыденную пищу Броканты и ее сына. Баболен, который никогда не ел другого обеда, кроме того, чем его кормила мать, не имел особых гастрономических желаний, но Рождественская Роза не могла согласиться с этим.
Без сомнения, эта бедная девочка привыкла к более изысканным блюдам, чем и объясняется то, что она довольствовалась лишь одним взглядом на завтрак Баболена и Броканты и проговорила:
– Я не хочу есть.
Во время обеда произошло то же.
Броканта поняла, что избалованное дитя, скорее, решилось бы уморить себя голодом, чем прикоснуться к ее угощениям.
– Чего же ты хочешь? – спрашивала она девочку. – Фазанов с апельсинами или пулярок с трюфелями?
– Я не хочу ни пулярок с трюфелями, ни фазанов с апельсинами, – отвечала девочка, – но мне бы очень хотелось куска белого хлеба, какой у нас подавали бедным по воскресным дням.
Броканта, как ни была она груба, была тронута этим ответом. Она дала Баболену один су и сказала:
– Пойди принеси маленький хлебец из булочной.
Баболен в один прыжок спустился с лестницы и через пять минут возвратился с маленьким хлебцем со светло-желтой коркой.
Бедная Роза была очень голодна, и она съела этот хлебец, не оставив ни одной крошки.
– Ну, что, теперь тебе лучше? – спросила Броканта.
– Да, мадам, и я вас благодарю, – ответило дитя.
Никому до сей поры не приходило в голову назвать Броканту «мадам».
– Хороша мадам! – засмеялась она. – Ну, а теперь, мадемуазель княжна, что вы хотите для десерта?
– Мне бы хотелось стакан воды, – отвечала девочка.
– Дай сюда горшок, – сказала Броканта сыну.
Баболен подал горшок и предложил его девочке.
– Вы пьете из него? – спросила она ласковым голосом Баболена.
– Это мать пьет из него, а я пью залпом.
И, приподняв горшок на полфута над своей головой, он начал лить в рот воду с ловкостью, доказывавшей привычку его к этому упражнению.
– Я не буду пить, – сказал ребенок.
– Почему же? – спросил Баболен.
– Потому что не умею пить, как вы.
– Ты разве не догадываешься, что барышне нужен стакан, – произнесла Броканта, пожимая плечами.
– Стакан? – переспросил Баболен. – Здесь должен найтись где-нибудь стакан!
И, поискав с минуту, он обнаружил стакан в каком-то углу.
– Получай, – сказал он, наполняя стакан водою, и предлагая его девочке, – пей!
– Нет, – произнесла она, – я не буду пить.
– А почему ты не будешь пить?
– Потому что у меня нет жажды.