Могикане Парижа
Шрифт:
Г-н Жакаль был старым комиссаром, которого его блестящие способности возвели до высшего положения – до места начальника охранительной полиции.
Г-н Жакаль знал всех воров, всех мошенников, всех цыган Парижа; освобожденные каторжники, воры патентованные, воры-новички, воры заслуженные, воры, отказавшиеся от своего ремесла, – все они копошились под его всевидящим взором; как бы ни была темна ночь, невозможно было укрыться от его проницательного глаза. Он знал вертепы, картежные дома, волчьи при тоны и западни, как Филидор квадраты своей шахмат ной доски. При одном взгляде на оторванный
И ошибался он редко.
Жакаль, казалось, не знал никакого природного влечения или потребности. Если ему некогда было позавтракать, он оставался без завтрака; некогда ему было пообедать – он не обедал; некогда было поужинать – он не ужинал; некогда было поспать – он и не спал!
Жакаль с одинаковым удовольствием и равной свободой менял свой костюм и облик: то торговца рынка, то генерала Империи, швейцара богатого дома, привратника, бакалейщика, торговца аптекарскими товарами, гаера, пэра Франции, вольтижера из цирка – он бывал всем и заставил бы покраснеть самого ловкого и даровитого актера.
Протей был в сравнении с ним не более как кривляка из Тиволи или с бульвара Тампль. Жакаль не имел ни отца, ни матери, ни жены, ни брата, ни сестры, ни сына, ни дочери: он был одинок во всем мире и, казалось, был лишен семьи внимательной к нему судьбой, которая, избавив его от свидетелей в его таинственной жизни, дала ему возможность быть вполне свободным на его поприще.
В библиотеке, помещавшейся на четырех полках, у него было четыре различных издания Вольтера. В эту эпоху, когда все, а в полиции в особенности, духовные и светские иезуитствовали, он один говорил совершенно не стесняясь, при всяком удобном случае цитировал из «Философского Словаря» и знал «La Pucelle» наизусть. Упомянутые четыре экземпляра произведений автора «Кандида» были переплетены в шагрень, с серебряным обрезом, – этот печальный памятник погребенных убеждений их хозяина.
Жакаль не признавал добра; зло, по его мнению, господствовало над всем остальным. Противостоять злу представлялось ему единственной целью в жизни; он не признавал мира на иных началах.
Он был своего рода архангел Михаил низших слоев. Последний суд уже настал для него, и он пользовался правами, которые ему доверило общество, подобно ангелу-истребителю, пользующемуся мечом своим.
Люди казались ему не более как коллекцией марионеток и паяцев, упражняющихся в различного рода профессиях. Нитями этих марионеток и паяцев, по его мнению, всегда управляли женщины. Это была его навязчивая идея, которая всегда почти доводила его до раскрытия преступления, виновника коего он хотел найти.
Каждый раз как только ему доносили о заговоре, об убийстве, о краже, о похищении, о взломе, о святотатстве, о самоубийстве, он каждый раз давал один ответ: «Ищите женщину!»
Женщину искали и всегда ее находили, ни о чем другом не оставалось заботиться: остальное отыскивалось само по себе.
Жакаль видел в женщине основную причину преступления даже в том случае, где другой находил лишь одну неосторожность.
Таков был, – а мы далеко еще не исчерпали изображения его, – таков был Жакаль, с которым Сальватор и Жан Робер ехали вдоль Тюильрийской набережной.
Мы забыли передать еще одну характерную особенность физиономии Жакаля: он носил зеленые очки; не для того, конечно, чтобы лучше видеть, но чтобы его было меньше видно.
XXV. Ищите женщину!
Жакаль, приняв обоих молодых людей в свою карету, начал с того, что приподнял свои очки и устремил на Жакаля Робера один из тех испытующих взглядов, которые ему открывали человека и физически, и нравственно.
Через секунду очки его опустились, потому ли что он узнал в Жане Робере поэта, который, как мы сказали, прошел уже первый круг популярности, или потому, что честные черты лица молодого человека были достаточны для того, чтобы успокоить его. Ведь ему не придется иметь дела с этим человеком.
– А! – сказал он, устроившись в мягком углу кареты, том самом углу, который он уступил Сальватору и от которого Сальватор отказался наотрез. – Итак, дело идет о похищении?
Жакаль достал табакерку – прелестную вещицу, которая более походила на изящную, деликатную бонбоньерку с лепешечками для Помпадур или Дюбари – и с жадностью потянул в себя добрую щепотку табаку.
– Послушаем, расскажите-ка мне об этом.
У каждого человека есть своя слабая сторона, своя ахиллесова пята, не омытая водами Стикса. Жакаль мог обойтись без еды, без питья, без сна, но не мог обойтись без табака. Табак и табакерка были для него вещами необходимыми.
Можно было бы сказать, что в этой табакерке он почерпнул всю бесчисленную серию гениальных идей, бесконечным и ежеминутным появлением которых он удивлял своих сослуживцев.
Итак, он наслаждался своей щепоткой табаку, когда произнес: «Послушаем, расскажите-ка мне об этом».
Сальватор передал ему дело с подробностями, которые узнал от Броканты.
– И до сих пор не искали еще женщины? – спросил он.
– Не имели времени: мы узнали о происшедшем лишь в семь часов утра.
– Черт возьми! – произнес он. – Они должны были перевернуть все в темноте и вытоптать весь сад.
– Кто?
– Да эти дуры! – Жакаль разумел содержательницу пансиона, ее помощниц и учениц.
– Нет, – сказал Сальватор, – с этой стороны опасности нет.
– Как так?
– Жюстен поехал на лошади этого господина, – Сальватор указал на Жана Робера, – и станет стражем у ворот.
– Ну, ладно. Теперь, если только откроют женщину, все пойдет хорошо.
– Но, – осмелился было возразить Сальватор, – я не знаю возле нее ни одной женщины, которой следовало бы опасаться.
– Следует всегда остерегаться женщины.
– Не имеете ли вы какого-либо предложения, господин Жакаль?
– Вы говорите, что молодой человек похитил вашу Мину?
– Мою Мину? – переспросил Сальватор улыбаясь.
– Ну, Мину школьного учителя, Мину как объект поиска, наконец!
– Да, Броканта, которая была очевидцем похищения около четырех часов утра, как я рассказал вам, видела молодого человека; она даже утверждает, что он был брюнет.
– Ночью все кошки черны!
И Жакаль, произнеся эту поговорку, покачал головою.