Могильщик. Черные перчатки
Шрифт:
Неожиданно на бурлящей поверхности будущей ухи вырос пузырь размером с кулак. На миг застыв и сверкнув всеми цветами радуги, он взорвался, разбрызгивая в разные стороны кипяток. Велион инстинктивно отшатнулся назад, прикрывая лицо ладонями, но наткнулся на стену и сильно ударился затылком — скамья, на которой он сидел, была прибита к стене для устойчивости.
— Ну а я о чём говорил? — хмыкнул ярл, дуя на обожженную кисть. — Перчатки не спасут твоё лицо от ожогов, могильщик, потому что они сейчас лежат где-нибудь на самом дне твое рюкзака.
— Удивлю, — буркнул тотенграбер,
— Прожжённый, значит, — добродушно произнёс островитянин. — И куда ты собрался?
Велион остановился и скривил губы в усмешке. Действительно, куда? Кругом море, Ядовитое море, вода которого убивает медленно и болезненно, а твари, живущие в нём, каким-то образом приспособились к магии, превратившись в машины для убийств. Причём, не только хищники, прикосновение к любой даже нехищной рыбе может вызвать ожоги и колики, а в худшем случае — смерть.
— Знаешь, — продолжил Иргур, глядя могильщику в глаза, — двадцать лет назад рыбу из Ядовитого моря есть было нельзя. Не помогало ни двойная выварка, ни даже тройная. А ещё за двадцать лет до этого любого человека, у которого находили неразрушимые чёрные перчатки, подвешивали на ближайшем дереве кверху ногами, вскрывали живот и засовывали ему в кишки перчатки. Причём, живот вскрывали очень аккуратно, вот здесь, — моряк провёл по животу чуть ниже пупка, — как во время ритуального самоубийства, так чтобы у могильщика вывалились кишки, а он всё ещё был жив. Когда же он всё-таки умирал, его хоронили вместе с перчатками.
Но это было сорок лет назад. Сейчас многие островитяне понимают пользу могильщиков, задарма продающих им произведения искусства и украшения, поэтому казни были отменены. Конечно, некоторые до сих пор недолюбливают и побаиваются могильщиков. Но для некоторых кланов, особенно расположенных рядом с могильниками, вы — желанные гости.
— Потому что вы можете скупать у нас упомянутые тобой произведения искусства и украшения, — утвердительно произнёс Велион. — Конечно же, задарма.
— Тебя не обижу, — рассмеялся ярл. — Или ты уже обиделся?
— Нет, — совершенно искренне покачал головой тотенграбер. — Но, как я понимаю, твоим морякам лучше не знать, что я могильщик?
— Ты прав. По крайней мере, до тех пор, пока мы не прибудем домой. Многие верят, что могильщики приносят лишь неприятности. А самая большая неприятность здесь, на Ядовитом море, это шторм. Или пираты. Но пиратов я не боюсь. Ты же уже обратил внимание, что каждый из моих моряков — профессиональный воин?
— Я думал, это в порядке вещей.
— Пожалуй, ты прав, любой моряк с Остовов Щита более-менее сносно умеет владеть оружием. Но мои люди именно профессионалы. И, кстати, пятеро из них могут входить в транс, а для воспитания берсеркера нужны большие деньги. Но моя семья достаточно богата. Да и торговля с храмом Мёртвой Матери приносит нам неплохую прибыль: своим я могу втридорога продавать некоторые травы, которые не растут на архипелаге из-за слишком холодного климата, и получаю приличные деньги за растения, которые у нас не использует никто. Я вижу, ты заинтересовался… А знаешь, я покажу тебе кое-что, когда мы прибудем на Стол.
— Хорошо, — кивнул могильщик. Столом назывался остров, принадлежащий семье Иргура.
— Вот поэтому ты мне и нравишься, — усмехнулся Иргур. — С тобой можно поговорить, но ты не задаёшь лишних вопросов, предпочитая слушать. Можешь не волноваться, ты единственный образованный собеседник на этом корабле. Всё-таки мои люди больше любят выпить и подраться. Ладно, пойдём на палубу, с ухой уже ничего не произойдёт. Видишь ли, если бы рыба была плохо выварена в первый раз, эманации могли бы разбрызгать всё содержимое котла. Хотя, кому я объясняю?
— Что-то я расхотел есть эту уху, — хмыкнул Велион. — Не разбрызгалось бы оно в моём желудке.
— Не беспокойся, теперь-то всё точно будет в порядке.
Радуга, появившаяся на чёрном ночном небе, была странной. Размазанная и искорёженная, она постоянно меняла свою форму, извиваясь и дрожа, будто дождевой червь, брошенный на проклятую вещь.
Могильщика передёрнуло. Он принялся озираться, ожидая паники, но моряки вели себя спокойно. Кажется, они ничего не видели. Стоит им сказать? Или эта вещь безобидна? Какой вред может принести радуга?
Но, чёрт побери, это не обычная радуга.
Мысленно кивнув самому себе, Велион поднялся со шкуры, расстеленной на палубе, и направился на поиски Иргура.
Но радуга оказалась куда ближе, чем это казалось могильщику. Корабль буквально ворвался под её арку, и всё осветилось всеми цветами. Воздух стал густым и тягучим, как вода, в нос вонзился густой и мощный запах. Тело перестало слушаться, каждый мускул будто передёрнуло, кровь, вскипев за миг, горячими струями потекла по телу.
Дрожали перчатки, припекая кожу даже сквозь ткань внутреннего кармана. Такое было лишь однажды, когда Велион по глупости забрёл на Шавлонский пустырь — место, пользующееся в среде могильщиков и магов самой дурной славой. "Радуга" имела магическую природу, причём, в это заклинание была влита такая прорва энергии, что волосы начинали шевелиться на голове.
"Мы пропали", — мелькнула у могильщика короткая мысль, и он остановился. Всё было потеряно…
И тут ему в ухо вонзили иглу. Прошлись по глазным яблокам металлической щёткой. Вылили на кожу расплавленный свинец, залили его в глотку, а в нос вонзили раскалённые крюки. Это ощущение превосходило в десятки раз то, что могильщик испытывал в Импе или Сердце Озера. Оно было куда мощнее… но и куда менее враждебным. Сердце не останавливалось, не потерялась способность мыслить и воспринимать происходящее.
А происходило… безумие. Яркая пляска огней, окрасивших всё, даже воздух. Цвета менялись, переходя все пределы яркости, вонзаясь в мозг.
— Останови их! — взревел кто-то рядом. Его низкий голос срывался на визг, придававший ему жутковато-истеричные нотки.
— Но там люди! Женщины! Дети!
— Останови их! Эти женщины и дети терзали наших братьев! Жрали их заживо, собираясь забрать силу! Мучили наших сестёр! Останови их! Никто не уплывёт с этого проклятого архипелага!
— Нет! Ты ранен, остановись! Брат, у тебя же руки нет!