Шрифт:
Глава 1. Могильщик
Холодно… Очень холодно. Промозглый ветер пробирал до костей, от чего ломящие, как от холодной воды, зубы начинали стучать так, что, казалось, сейчас разобьются друг о друга. Если, конечно, не выпадут раньше, вымороженные из дёсен.
Пошёл дождь. Медленно, нехотя. Ледяные капли стекали по лицу, по шее, но за шиворот, слава богу, пока не попадали — мешал шарф. Но и он скоро промокнет и начнёт обвивать шею холодной тяжёлой змеёй.
После первой же попавшей под ноги лужи захлюпало в правом сапоге. Ещё через пару минут вода попала и в левый, значит, и он прохудился. Гадкое чувство от сырых портянок раздражало. Но этому раздражению деться было некуда: вокруг никого, на кого можно было бы его выплеснуть. На обочине дороги даже не росло ни единого дерева, которое можно было бы пнуть, только низкий колючий кустарник. Если как следует приложить куст ногой,
Что это? Усталость? Старость? Не ясно…
В этот день Велион проснулся необычайно рано для себя, ещё до рассвета. Долго валялся, кутаясь в плащ, в ожидании первых лучей солнца. Но оно не появилось. Звёзды постепенно меркли, светлело, вот-вот должен был разгореться рассвет, но небо на востоке заволокло плотными тучами свинцового цвета. Опасаясь дождя, странник двинулся в путь в надежде найти какое-то укрытие, но редкий ржавый лесок закончился, началась равнина, покрытая низким кустарником, от которого пахло магией, слабой, но неприятной. Гадкое место…
Велион ждал, что дождь пойдёт ещё утром, но вместо дождя задул пронизывающий ветер, от которого резко похолодало. А ему даже съесть было нечего, последний кусок размокшего, уже покрытого плесенью хлеба он сжевал ещё вчера в обед. Голод обычно не сильно докучал ему, за двенадцать лет скитаний он привык голодать, но холод будто бы усиливал сосущее ощущение в животе. Велион пил, стараясь заглушить его, но холодная вода уже не помогала. Всё холодное, мерзкое, мокрое… Листья кустарника, плотно растущего по обочинам дороги, были горькими, он съел один, а после долго отплёвывался — их сок, не похожий по вкусу на сок обычной листвы или травы, мог оказаться ядовитым. Впрочем, его доконало бы обычное расстройство желудка — странник не ел толком уже больше двух месяцев. Тощий и раньше, он отощал так, что кости выпирали даже сквозь рубаху. А вот теперь дождь начался… хуже не бывает? Наверное. Хуже только смерть. Тихая, спокойная смерть от переохлаждения…
«Это было бы проще, — неожиданно подумал Велион. — Вот так лечь и умереть».
Он вздрогнул от собственной мысли. Нет, это всё-таки старость. Или погода. Нет, и то, и другое. Путник постарался выбросить эту мысль из головы, но у него не вышло. Когда молчишь, поневоле начинаешь думать. А молчал он почти всё время. Он путешествовал один, в города или деревни заходил редко, общение с живыми людьми для него уже стало дикостью. Перекупщики не в счёт: они не люди. Хотя сейчас он бы поговорил даже с перекупщиком, но в радиусе двадцати миль вокруг не было ни единой живой души способной поддержать беседу, поэтому Велион просто шагал по размокшей дороге, не известно когда и не известно кем проложенной, и думал о смерти.
Дёрнул же чёрт ему сунуться сюда. Город Имп никому не принесёт богатства. Город Имп убивает девятерых из десяти осмелившихся сунуться в него. Город Имп…
А есть ли там вообще город? Все твердят только одно — на юго-востоке, на самом побережье Ядовитого моря находятся руины огромного города. Город, чьи стены возвышаются на высоту десяти человеческих ростов. Город, развалины которого простираются на мили побережья. Город, где были единицы. Да и то они добрались только до стен… те, с кем можно было поговорить, другие вернувшиеся были полубезумны. Но это могло быть и простым бахвальством, делом среди могильщиков обычным. «Я был в Импе и вернулся живым», «Да я этот амулет в Илленсии нашёл»… Так что можно было сказать с уверенностью только одно — на побережье Ядовитого моря находится Нечто. Нечто страшное. И каждый, услышав Велиона, повторял только одно «Сунешься туда — сложишь голову».
Но Велион пошёл. Ему нужны были деньги. Прошлые находки он либо не продал вообще, либо толкнул по дешёвке — что-то оказалось обычными безделушками, а на две вещицы — вазу и ожерелье — были наложены проклятья. Велион загнал их полузнакомому магу, но за гроши. Перед самым уходом он слышал, что этот маг погиб. Что ж, сам виноват, нечего покупать проклятые вещи.
В общем, с финансами были проблемы. Жил впроголодь весь следующий поход, как попало питался три недели, что торчал в городе, пока продавал собранное, и уже неделя ушла на поход к Импу. Наверняка, голод и пробудил отчаянье, которое заставило его рискнуть.
Дождь сменился на мелкую морось, а ещё через четверть часа кончился. Только ветер продолжал донимать отощавшее тело. Вот так пост, не оказался бы он последним. И пусть жрецы Единого твердят, что смена обжорства житьём впроголодь полезна, одинокий путник предпочёл бы питаться нормально.
Чёрт, лучше бы он заложил перчатки…
Путник одёрнул себя во второй раз. Заложить перчатки для могильщика, коим Велион и являлся, означало продать
Свои перчатки Велион нашёл в пятнадцать лет, и больше никогда с ними не расставался… больше, чем на несколько часов. Он даже и снимал-то их редко, в основном в городах, всё-таки многие побаивались их обладателей. Нужда в них была только в пустырях, но он носил их везде. Наверное, он могильщик до мозга костей… до такого замёрзшего мозга костей. Перчатки стали его кожей, кожей его рук, грубой, чёрной, шершавой кожей, снимать которую было так же неприятно, как сдирать настоящую.
Говорят, обладателей перчаток не больше тысячи, и эта цифра постоянна. Некоторые перчатки исчезают вместе с хозяевами, но сразу же появляется новая пара. Откуда — не знает никто. Новую пару можно отличить по особому хрусту — их кожа при сжатии скрипит немного более громко, чем у старых, но на вид их отличить невозможно: перчатки не снашиваются, не мараются, даже краску можно было просто смыть с них, не рвутся и не режутся. Благодаря тому, что перчатки не рвутся, порезать руки было невозможно. Впрочем, от сломанных или раздробленных костей они не спасали. Велиону достались уже старые перчатки, но он находил в этом свою прелесть — старые, значит, послужили многим могильщикам, спасали им жизнь сотни раз. А если однажды и не спасли, ну что же, такова судьба, когда-нибудь и ему не посчастливиться. О том, что кто-то из прошлых обладателей его перчаток умер в постели от старости, Велион и не думал — такого просто не могло быть.
А вот ещё о чём он не думал, так это о том, что учует запах дыма. Этот запах шёл откуда-то из-за кустов, которые, если присмотреться, дальше от дороги становились выше и не такими густыми.
Желудок Велиона заурчал так, что содрогнулся весь живот, наверное, знал, что дым — это огонь, огонь — это костёр, а костёр — это, вероятнее всего, еда. Могильщик раздумывал недолго. Умирать, так умирать, тем более, меч на его поясе висит не для красоты. А если получится поесть…
Странник плюнул на осторожность и свернул с дороги, сопровождаемый холодным ветром и урчанием желудка. Что докучало ему больше, сказать было трудно.
Второй удивительной вещью была тропинка в зарослях кустарника. Даже не тропинка — тропа, широкая, когда-то утоптанная, теперь же медленно, но верно зарастающая травой.
Третьей — запах съестного.
Желудок голодного путника возмутился ещё сильней, чем пару минут назад. Могильщик сглотнул слюну, поправил на поясе меч — длинный, немного изогнутый, с гардой в виде сплошной овальной пластины небольшого диаметра у основания лезвия — и зашагал по тропе. Кто мог готовить еду в таком месте, Велион даже и не думал. Еда и еда. Готовится и готовится. Мало ли бродяг на свете? В случае чего, он владеет мечом и владеет неплохо. Галлюцинацией это определённо не было — уже был виден поднимающийся дымок, а судя по запаху, на костре жарился копчёный свиной окорок. Такое просто не могло быть галлюцинацией. Ловушкой каких-нибудь магических тварей — да, но не мороком. Просто не могло быть… Могильщик очень на это надеялся.