Могучий властелин морей. Чтобы не было в море тайн
Шрифт:
По-моему, третье по значению чувство у китообразных — осязание. Я говорю не про такое осязание, как у человека, а про особую чувствительность всего кожного покрова. Кожа китообразных отлична от кожи наземных млекопитающих: как эпидермис, так и слой дермы под ним тоньше. Даже у самых крупных китов толщина их не превышает 6 сантиметров. Зато все тело покрывает очень мощный жировой слой. Очевидно, тонкая кожа влечет за собой чрезвычайно высокую чувствительность к любым прикосновениям. И как следствие, ощущения, которые нам, наземным существам,
Не раз мы видели, как киты трутся друг о друга. Почти всегда это предшествует спариванию. Похоже, детенышам тоже важен физический контакт с матерями. Еще им нравится потереться о корпус «Калипсо».
Лагорио наблюдал такой случай: в бухте Скаммона китенок уплыл от матери, чтобы потереться о «Поларис III». Тотчас она ринулась за детенышем, оттолкнула его подальше от судна и несколько раз ударила ластами. Было полное впечатление, что мать нашлепала отпрыска, чтобы впредь не путал корпус судна с материнским брюхом.
Я убежден, что китообразные не меньше наземных млекопитающих любят, чтобы их гладили и ласкали. Содержащимся в неволе дельфинам, косаткам, гриндам явно приятно прикосновение человеческой руки. Дрессировщики и надсмотрщики так и говорят, что лучший способ приручить этих животных — поглаживать их, скрести им кожу.
Осязательный аппарат китообразных изучен далеко не полностью. Так, у финвала в передней части головы есть особые бугорки: у многих видов по бокам головы расположены чрезвычайно чувствительные «баки». Кроме того, в разных органах обнаружены клетки, которые, возможно, улавливают завихрения воды и колебания давления. («Баки» состоят не из обычных волос, а из крупных чувствительных вибрисс, но на теле зародыша китообразных и впрямь встречаются волосы.)
Судя по нашему опыту, другие органы чувств у китообразных менее развиты. В основании языка, как у человека, расположены вкусовые сосочки; вероятно, киты могут оценить вкус криля или кальмара. С другой стороны, про китообразных нельзя сказать, чтобы они относились к еде как гурманы. Нерв, подходящий к вкусовым сосочкам, очень тонок; вряд ли он способен передать яркие вкусовые ощущения.
Обоняние, столь хорошо развитое у рыб, почти или совсем отсутствует у морских млекопитающих. Во всяком случае, зубатые киты его лишены, усатые — частично сохранили. Дыхала кашалота — они же ноздри — не оснащены такими нервными клетками, как ноздри человека. В дыхале усатого кита обонятельные клетки есть.
Конечно, то немногое, что мы знаем, еще не позволяет составить себе верное представление о чувственных восприятиях кита. Но мы можем утверждать, что они достаточно сложны и играют немалую роль в психологии животного. (Напомним хотя бы, что мозг кашалота крупнее мозга любого другого животного и что в черепе кита расположен необычный, таинственный орган — полость, заполненная спермацетом.)
Эмоциональный мир этих великанов — для нас книга за семью печатями. Разве можем мы себе представить, что значит жить в воде и ориентироваться только сонаром, зависеть больше от слуха, чем от зрения. Волей-неволей мы должны примириться с тем, что нам никогда не ощутить того, что ощущает кит.
Натуралистов и писателей всегда занимало, что человек знает и думает о китах. Никто не задавался вопросом, что думает кит о человеке. На «Калипсо» мы об этом много говорили, и у каждого
Филипп говорит:
— Когда цепляешься за спинной плавник кита, чувствуешь себя, будто на трапеции или на воздушном шаре. Острое ощущение, однако я сомневаюсь, чтобы кит хоть что-нибудь почувствовал. Он знай себе плывет дальше. Возможно, мы раздражаем их так, как раздражает человека жужжащая муха. Вряд ли им приятно наше присутствие. Но они сознают свою мощь и не видят нужды реагировать, выражать недовольство или гнев.
Да, интересно было бы знать, что думают о нас киты, какими мы им представляемся, какой образ им рисует их сонар и ограниченное зрение.
В море киты отклоняются от обычных своих путей, чтобы подойти и посмотреть на аквалангистов. Иначе говоря, проявляют несомненное любопытство. Один опытный аквалангист на Бермудах уверял нас, что в одном месте, когда он работал под водой, к нему всегда подходил кит. Я верю ему. Китов, как и дельфинов, явно тянет к человеку. К сожалению, условия неравны: мы не можем в любую секунду уйти, а киту ничего не стоит оторваться от аквалангиста, достаточно взмахнуть хвостом или нырнуть в пучину. Пока мы не будем в состоянии всюду поспевать за китами, находиться с ними рядом, нам не удастся перебросить мост через разделяющую нас пропасть.
Глава шестая
Крупнейшие из плотоядных
20 мая. Мы находимся в Индийском океане, погода превосходная. Только что рассвело, а Диди (Дюма) уже докладывает, что за кормой видно фонтан кита. А затем мы замечаем на горизонте еще китов, много китов.
В 8 часов Доминик Сумиан, дежурящий на смотровом мостике, кричит:
— Капитан, слева по борту на воде что-то белое!
Тотчас все высыпают на палубу. В море даже самый заурядный предмет может указывать на какое-нибудь непонятное или необычное явление, которое произошло или происходит под водой. Всякий уважающий себя моряк должен чувствовать себя искателем и постоянно быть начеку, чтобы на ниве жизни не пропустить чего-нибудь неожиданного, что может развеять (или породить) загадку.
Беру бинокль, смотрю. Доминик прав. В самом деле какой-то большой белый предмет. Какой? Разве можно пройти мимо! Бебер садится на один из «Зодиаков» и вскоре возвращается с добычей, держа ее на вытянутых руках. Что-то большое, тяжелое, белое, рыхлое — кусок хвоста гигантского кальмара. Разорван по краю, и видно следы, как от зубов кашалота или гринды.
Все взбудоражены. Очевидно, мы подошли совсем близко к стаду кашалотов. И судя по всему, на дне моря недавно разыгралась битва, ведь мясо кальмара совсем свежее. Настолько свежее, что кок предлагает подать его нам на завтрак. Никого не смущает мысль о том, что это крошки со стола кашалота…
Бебер, кроме того, выловил нечто похожее на блюдце, даже на тарелку. Это присосок кальмара. Доктор Франсуа измеряет его — 24 миллиметра в поперечнике. Очевидно, кальмар был не из самых больших, от силы 2,5–3 метра, не считая длинных рук. А в общем-то недурной экземпляр, достойный противник кашалотам.