Мохаммед-Бестия
Шрифт:
— По коням!
И вовремя! Атака была отчаянной. Женщины пытались перерезать веревку — они задумали освободить своих мужчин. Турок
— Руби их! Руби! Руби!
Растерявшись перед лицом столь непривычного противника и не решаясь убивать женщин, мы топтались на месте, и тогда он сам ринулся навстречу нападающим.
Он в одиночку контратаковал целый батальон оборванок. Он рубил их, скотина, рубил, как одержимый, с такой яростью, с таким самозабвением, что каждым взмахом клинка валил с ног еще одну белую фигуру.
Он был страшен, и перепуганные женщины исчезли с такой же быстротой, с какой появились; на поле боя осталось лишь десяток убитых и раненых, белая одежда которых пестрела алыми пятнами крови.
Мохаммед с искаженным лицом подскакал к нам и заорал:
— Отходим, ребята! Сейчас они вернутся.
И мы медленно отошли, уводя с собой пленных, парализованных страхом удушья.
На другой день, ровно в полдень, мы привели в Богар вереницу наших удавленников. По дороге умерло только шестеро.
Петли, правда, пришлось частенько ослаблять по всей длине колонны: при каждом толчке веревка сжимала горло целому десятку арабов разом.
Капитан смолк. Я тоже не проронил ни слова. Я думал об удивительной стране, где возможны подобные происшествия, и глядел на несметную россыпь звезд, поблескивавших в черном небе.