Мои 90-е
Шрифт:
– Ой, да, я регулярно хожу на вечеринки свингеров! Если вы хотите – присоединяйтесь.
Я, конечно, модная девушка была, но тут меня порвало на части. Когнитивный диссонанс: такой образец лошизма – и ведет такую активную сексуальную жизнь! Да еще и на мою посягает… Не то что там какие-то подмигивания эротические, а банальный инвайт.
– А-а-алекс…?
А он:
– Да не парься, тут все так.
– Прям все?
– Ну да, я тебе потом расскажу, тут такая свобода нравов. Просто ей не с кем трахаться, у нее нет бойфренда, вот она и ходит на вечеринки свингеров. Платит 100 крон и заходит. Мальчикам – 200, девочкам – всего 100.
Ё…
Ну а что? Соседи, надо жить дальше. После этого мое прогрессивное мировоззрение и сексуальная раскрепощенность «а-ля рюс» померкли на фоне всеобщей толерантности к этим вопросам. И я поняла: секс в здесь не был чем-то особенным, романтичным… просто процесс, как еда и сон. Бытовуха.
Короче
Глава 8
Русские люди в датской глубинке. Люди и телеги. Секс ради брака, брак ради пособия по бедности. Свадьба и кровавые следы. Приличные люди и кастрюли.
Мы жили в однушке в ебенях. Общались с соседями из Мурманска. Мурманчане были отличными соседями и довольно брутальными парнями. Назову их Раффи и Леца. Леца – такой блондин коренастый с голубыми глазами, простой мурманский парень, эдакий мичманок. А Раффи – высокий и худой казах с длинными волосами, чисто индеец.
У нас у всех были клички, мы же жили как настоящие подонки! Это позже в Москве появилась мода на слово «падонок» и все составляющие этого понятия – жизнь без денег, рок-н-ролл и автостоп. А тогда мы создавали этот культурный феномен своей собственной судьбой. Переосмысливая этот неожиданно клевый образ жизни.
Меня звали «жена Алекса», и я понимаю почему. Потому что, когда он меня с кем-то знакомил, человек всегда удивлялся и переспрашивал: «Жена?» Это был очевидный нонсенс в нашем возрасте. Да и мы не сильно подходили друг другу… Все спрашивали: что вы с Алексом делаете вместе? Мы не делали вместе ничего.
Леца и Раффи мечтали стать рок-музыкантами – и стали в конце концов. Странным каким-то волевым усилием, как будто сами себе придумали челлендж. Никакой особой любви к музыке или характерной симптоматики рок-звезд я у них не наблюдала. Впрочем, не мне судить.
Потом я еще встретила там такого же художника. От ума. Он решил стать художником, потому что ему папа посоветовал выбрать наконец какую-то профессию. А кем еще можно стать половозрелому хипану без музыкального слуха?!
Когда я познакомилась с будущими рок-звездами, они открыли мне свой скелет в шкафу: их «голубая телега» могла в любой момент дать трещину. У Раффи появилась девушка. Мурманчане получили свой ВНЖ, как два романтичных голубка. Их проклинала Родина и порицала толпа. Дания их пригрела, поддержала и поселила в экологически-чистой глуши. Счастье. А тут… Говорят, как-то на Новый год Раффи нажрался и приставал к некой Плюхиной. Коварной и прыщавой, как утверждал Леца. Но питерская девочка Юля Плахина была очень даже ничего. Она тоже приехала, как я, попытать счастья. А тут красавец Раффи. У них едва завязалась романтика. Этого хватило, чтобы все заметили. Леца заволновался, что эти отношения выйдут из-под контроля, гейская телега потерпит фиаско, и их вышлют на хер, на Родину. Но мы ржали, что он просто ревнует… Нам было сложно представить, чтобы мурманские парни были истинными геями. Они рассказывали, что у них зимой вдоль улиц натянуты тросы, чтобы людей ветром не сдувало. Сугробы такие, что улицы напоминают траншеи, в которых гибнут алконавты. А пьют все и все время, чтобы не замерзнуть. Для нас, москвичей, этого было уже достаточно, чтобы считать мурманских героев заслуживающими датского убежища. Но датчане (смешные!) говорили: «Если у вас так все живут, то почему именно вас мы должны спасать?» Да потому, что мы вырвались! Мы – такие нежные – не смогли мириться с такой действительностью. Мы убежали и просим вас помочь! Мы уже – предатели, раз отвернулись от Родины и ее трудностей. У москвичей нет колбасы, у мурманских – заносы, у питерских штукатурка в сквотах прямо на голову падает… И никаких, знаете ли, перспектив. Разве этого не достаточно? Но тут начинался cultural clash:
«Вы должны сами решить эти проблемы, своими силами!» – «Да у нас денег нет, совсем!» – «Так идите на работу!» – «Так, и работы нет!» – «Но у вас перестройка! Скоро все наладится, ваше правительство делает все, что в их силах…»
И, чтобы избежать всей этой демагогии, датчан легко кормили тем, что они сами хотели. Геи? Да, мы тут все геи! Антисемитские пытки? Пожалуйста! Религиозное меньшинство? Да, мы ортодоксы… Не подходит? Ладно, зороастрийцы! И хотя, люди врали, это считалось даже более честным, чем брак. Некоторые восточноевропейские мальчики охмуряли датских девушек и женились на них ради визы. И это не было фиктивным браком, а просто обманом на доверии. Девушки плакали, но не разводились. Наверное, проявляли благородство. А может, любили. Потом парни, получившие свои пятилетние визы, испытывали двойной дискомфорт. Теперь они становились лакомым кусочком для других. При этом на каждого такого «датчанина» шла конкретная охота. Пользуясь случаем, выражаю свою искреннюю признательность Алексу за то, что он тогда отважился на мне жениться.
Я всегда говорю, что фиктивно вышла замуж. Но формально, о фиктивном браке мы договорились не сразу. Сначала это была какая-то кривая, но честная попытка… потому что ни он, ни я не представляли, что вообще люди в браке делают. И зачем нам это обоим, тоже было непонятно. Мне это надо было ради визы, а ему – ради большого «семейного» пособия», чтобы не работать и покупать наркотики. Так он говорил. Но, похоже, это была бравада, я ему просто нравилась.
Но очень скоро он начал меня напрягать. Его четкий вектор на наркотики был слишком смелым. Он как будто собрался совершить идейный прорыв и проверить на своей шкуре силу сатанинских заклинаний. Космонавт-одиночка. Не смотря на кажущуюся безбашенность, у меня сразу включился инстинкт самосохранения.
Почему-то он решил, что именно я смогу сопровождать его в этом путешествии. Довольно скучном, кстати говоря. Когда наркотики становятся главной и единственной целью в жизни, спадает весь флер. Алекс был парнем весьма прагматичным и гордился этим. Даже слабый луч романтизма пресекался безжалостно. Как в жизни, так и в наших отношениях. У нас это называлось «без соплей». И устраивало обоих.
А датчане, наверное, считали, что все русские долбанутые, женятся после первого траха. Здесь действительно все женились скоропалительно. Просто так было выгоднее. И не так одиноко в чужой стране. Зато взрослые женатые люди практически все разводились, им, наоборот, было легче по одиночке… Странно, но факт.
Буквально через месяц я уже так разочаровалась в нашей затее, что начала подумывать: не вернуться ли обратно. Но поворачивать назад казалось малодушием. Вид на жительство был для всех фетишем, сверхзадачей, ради которой люди страдали, унижались, врали и предавали. А я, понимаешь, дать не могу пару раз…
Трахаться без любви не всем дано. Ну, сильно не прикольно. Хоть это и малая плата за вид на жительство, я явно не справлялась. Думала, что смогу. Но не смогла. Глупо было бы признаться ему в чем-то таком… Через некоторое время я начала закрываться в ванной и врать, что у меня опять критические дни и вообще голова болит. Даже немножко всплакнуть приходилось.
Да и в остальном… мне было чудовищно скучно после бурной московской жизни, тусовок с художниками. Алекс вообще-то парень умный, поговорить мог о шахматах, о политике, но как-то мне все это было не близко. Не думаю, что он тоже мог быть со мной счастлив. Несмотря на все это, мы решили пожениться. Так было надо! Нам нечего уже было жрать.
Итак, мы подали заявление. Расписывали нас в понедельник в здании центральной городской ратуши – Radhus. Надо было прийти в 9 утра. Накануне Алекс сказал, что у них тут все строго и нельзя опаздывать. И я немножечко удивилась: «Странно, это же наша свадьба! А они нам условия диктуют…» Такой вот детский сад. И вот, утром, на нашей микрокухне, я пытаюсь сделать яичницу из последних двух яиц и говорю: