Мои бессмертные
Шрифт:
Все уже считают, что я свалил. Они спрашивают, какого дьявола я ушел домой и никому ничего не сказал. Никто не помнит момент, когда меня перестали замечать.
Толкнув одного из покупателей на выходе, я появляюсь на крыльце. Жмурюсь от солнца.
Меня перестали замечать?
Меня перестали замечать. Факт, требующий проверки. Я не в состоянии определить степень, насколько сильно окружающие достали меня. Такие вещи осознанию не поддаются. В детстве часто мечтаешь превратиться в человека-невидимку и заниматься всякой ерундой, мечтаешь о безнаказанности. Это компенсация за систему родительских
Когда ты еще в юном возрасте, по твоим понятиям человек-невидимка всемогущ. Это божество и уникум. Он способен валять дурака, а люди только и будут, что удивляться. Сами будут дураками.
Я пытаюсь представить, что на самом деле так и есть, и меня охватывает дикий страх. Нет уж, возьми себя в руки и пока идешь к остановке, сосредоточься на шагах, смотри, как движутся ноги. Помедитируй в ходьбе.
Не помогает, хотя и стараюсь изо всех сил. Встречные толкают меня плечами и злобно рычат, потому что не видят меня. У них настоящие собачьи морды. Я не в состоянии отражать реальность. Мне в глаза лезет безумное солнце, и тогда я прихожу к мысли, что сплю. Возможно, я чем-то отравился. Я наблюдаю галлюцинации под воздействием яда. Через секунду, может быть, я очнусь в магазине, где буду лежать на полу, вызывая жалость покупателей и «коллег». Кто-то скажет: ерунда – только тепловой удар, у меня такое уже было.
Тебе захочется плюнуть ему в рожу.
В автобусе я стою у заднего стекла, вжавшись в него спиной. Ко мне никто не подходит, меня нет ни для кого. Я – не пассажир. У меня нет билета. Кондукторша пару раз взглянула сквозь мою голову – и было как с другими, то есть, ни тени понимания.
Дома я пью крепкий чай, но несмотря на его крепость, наваливается сон. Я сплю прямо в кресле перед работающим телевизором, и звук у него на полную катушку.
Соседка, флиртовавшая со мной еще неделю назад, приходит за сахаром и не видит меня.
Я открываю дверь и стою.
Перед ней закрытая дверь.
Я открываю дверь и стою.
Все, к чему я прикасаюсь, тоже на время обретает свойства невидимости. Я – царь Мидас, на которого наложено проклятие.
Понимая это, я протягиваю к женщине руку с неодолимым стремлением схватить ее за горло.
Дура, ведь я сейчас способен на убийство, и все надежды, что на тебя кто-то там возлагал в детстве, рухнут ко всем чертям.
Дура! Кретинка, убирайся к черту!
Что-то еще удерживает меня от того, чтобы заорать это ей в лицо.
Она тянет руку к звонку снова, а я свои пальца к ее горлу. Нет, нет, нет. Я останавливаюсь.
Она жмет на кнопку звонка несколько раз, я пригвожден к месту и не переступаю порог, будто это означает для меня смерть. Соседка прислушивается. Шепотом говорит:
– Мудак…
Она уходит, навсегда записав меня в число своих врагов. Я запираю дверь и долго думаю о том, что если мне самому придти к ней в «гости», только принести с собой молоток и ножовку по металлу. Внезапная жажда крови. При помощи этих штуковин можно много чего сделать с человеческим телом. Мысли в моей голове такие: соседка будет кричать, люди кричат, когда их убивают, квартира ее будет заляпана
Смотрю на себя в зеркало в ванной и держу на ладони таблетки снотворного, которые откопал в коробке, засунутой в дальний угол антресоли. Глотай. Запивай таблетки водой из-под крана, ржавой на вкус.
Но они совершенно не действуют, и тогда я иду на улицу проветриться. Уже довольно поздно, люди гуляют с собаками. На мои звонки, сделанные в последние полчаса, никто не ответил. Два раза просто не подняли трубку и трижды долго говорили «Алло!», в то время, как я орал в микрофон и доводил себя до истерики. Правильно. Следующая стадия выпадения из жизни – это когда окружающие тебя не слышат.
На скамейке сидит молодая темноволосая женщина. На коленях ее сумочка, черная. Женщина смотрит по сторонам – явно, что ждет кого-то. У нее чертово свидание. С ней, с ним, с группой. Для меня неважны детали, потому что я погружаюсь в состояние дикого нездорового возбуждения.
Следующие десять минут я реву взахлеб и рассказываю брюнетке все, что со мной случилось сегодня. Сопли и слезы текут, что называется, в три ручья, а я вытираю их рукавами куртки. Рассказываю, рассказываю, рассказываю. Брюнетка хмуро поглядывает на часы, сдвигает брови, постукивает тонкими пальчиками по сумочке. Он-она не приходит. Брюнетка достает зеркальце и проверяет макияж под мои стенания.
Тут приходит ее дружок. Длинный, с приторной физиономией хлыщ в кожаной куртке. Он втыкается своим невероятным шнобелем брюнетке в щеку, когда целует, он извиняется за опоздание, но я знаю, что его время занимала другая особа. Загляни ему под футболку, говорю я женщине, у него полно засосов, мать твою! Брюнетка говорит своему дружку «Пошли», берет его под руку. Вместе они уходят по парковой аллее.
Я исповедался незнакомому человеку. Он меня не услышал. И не увидел. И не почувствовал рядом с собой мое присутствие.
Я не могу поколебать даже воздух.
Есть такой вариант: я умер, сам того не замечая, и теперь расхаживаю взад-вперед в виде призрака. Может быть, я стал персонажем фильма.
Еще более невероятная гипотеза: все окружающие сговорились меня не замечать.
Иду по улице и нарочно толкаю всех, до кого способен дотянуться. Выбиваю из рук людей газеты, книги, сумки, мороженое. Оставляю за спиной гневные вопли, детский рев и недовольное оханье толстух. Меня просто прет. Месть, перманентная, непрекращающаяся. Безопасная! Ненавижу! Ненавижу!
Я гляжу в витрины супермаркетов. Моя тень следует за мной, с ней все в порядке, только видок у меня хуже некуда. Я выгляжу изможденным, кажется, что я через секунду рассыплюсь.
Мои похождения продолжаются до глубокой ночи. Я краду из магазина бутылку водки – я захожу туда и встаю напротив прилавка, за которым продавщица, и пялюсь ей в глаза. Совершенно никакой реакции. Абсолютный ноль. Тогда я оглядываю торговый зал, распираемый желанием совершить самое невероятное в своей жизни. Ограбить магазин. Унести все.