Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Летосчисление деревянного Бергена велось от пожара к пожару. Видимо, не одной сотне людей сохранили жизнь эти пеньковые спасательные круги.
Впрочем, и то правда, что домов с одной лестницей становится все меньше…
Так что зря оберегал репутацию писателя художник…
Посреди зала, в одном из углов которого выставлены великанские, порыжевшие от странствий и времени сапоги, подошвы которых измеряли и раскаленные солнцем каменистые тропинки у развалин Трои, и дороги, ведущие в Рим, я остановился у витрины. Под стеклом рядом с табакеркой, из которой длинные пальцы поэта извлекали понюшку табака, хранятся выцветшие записки, адресованные Андерсену, разноцветные билетики с приглашениями — немые свидетели его необыкновенной жизни. Среди них зелененькая бумажка с портретом первого президента Америки Джорджа Вашингтона — обыкновенный американский доллар!
Оказывается, доллар этот прислал своему любимому писателю мальчуган из Нью-Йорка. Он прочитал в газете, что Ханс Христиан Андерсен живет в нужде — и это было правдой, — а за свои сочинения, изданные в Соединенных Штатах, не получил ни цента.
Взволнованный неожиданным трогательным подарком из-за океана, Андерсен писал одному из своих близких друзей:
«Отослать этот доллар обратно неделикатно по отношению к доброму ребенку. Писать английское письмо для меня слишком хлопотливо, а между тем, если эта история попадет в наши газеты, один доллар превратится в 1000 долларов. Порадуйте меня двумя словами по этому поводу».
Вряд ли американский мальчуган в Нью-Йорке мог представить себе, что доллар, который он послал в Данию, в конце концов окажется в витрине андерсеновского музея в Оденсе…
Но ведь и сам писатель, постоянно нуждавшийся в деньгах и считавший каждую крону, тоже не мог предположить, что пройдет время и его портрет будет выгравирован на всех пятикронных кредитках Дании.
На оборотной стороне кредитки художник нарисовал на крыше у трубы гнездо аиста с аистятами, которых называют в Дании Петерами (почему их так называют, Андерсен рассказал в сказке «Аисты»).
В соседнем зале музея хранятся рукописи поэта… Оказывается, немало своих сказок Андерсен писал в обыкновенных школьных тетрадках с синей обложкой. Одна тетрадка открыта, и на пожелтевшей от времени первой страничке острым готическим шрифтом, какой был принят в те времена, гусиным пером выведено: «Новое платье императора».
«Наверное, это «Новое платье короля», — подумал я. — Но почему в России эта сказка называется иначе?»
Дания — королевство, и, чтобы цензор не подумал, что Андерсен намекает на датского короля, писатель простодушному, незадачливому монарху в своей сказке дал титул императора. Россия же была в то время империей, и в переводе на русский язык, опасаясь цензуры, переводчик назвал тщеславного монарха королем. Правда, замысел Андерсена от этого не пострадал, но, в отличие от датского мальчишки, крикнувшего, что император голый, русский мальчик читал о голом короле.
Перехожу в другой зал, где выставлены проекты памятника Андерсену, который соотечественники решили поставить еще при его жизни.
На всех самых разнообразных проектах, представленных на конкурс, малыши сидят на коленях у писателя, обступают его. Это привело тогда Андерсена в ярость. И он выложил начистоту все, что думал об этом, скульптору Собю, чей проект был принят:
«Эскизы показывают, что ни один скульптор не понял меня, не схватил ни одной моей характерной черты. Я сроду не читал и не мог читать, если кто-нибудь сидел у меня за спиной или прижимался ко мне. Называют меня «поэтом детей» так, за здорово живешь. Я писатель для всех возрастов, поэтому одни дети не могут представлять моих читателей. Наивность — это лишь один из элементов моих сказок, а суть — в юморе, в сатире. Моя национальность в том именно и проявлялась, что я писал народным языком!»
Отповедь разгневанного поэта, по сути дела, была направлена против тех литературных критиков, которые хотели представить Андерсена лишь автором забавных детских сказочек, затушевать демократическую направленность его сатиры…
И как же было ему не протестовать! Он высмеивал спесь аристократии, показывал, какие творческие силы таятся в народе и как мещанская ограниченность «птичьего двора» подавляет и угнетает индивидуальность.
В сказке «Зеленые крошки», уподобив дворянство — а в то время оно было господствующим классом — травяным вшам, он писал: «Каждую вещь следует называть настоящим именем, и если уж боятся это делать в действительной жизни, то пусть не боятся хоть в сказке».
Он чувствовал себя и на самом деле был народным трибуном. В дни, когда прусские войска вторглись в Данию, песни ого воодушевляли датчан. Знаменитый норвежский писатель Бьёрнсон писал Андерсену из Осло: «Я не могу читать ваших патриотических песен без слез. Подобного умения воспринимать в себе горе и надежды целого народа я еще не видывал»…
Как же мог Андерсен смириться с тем, что критики пытались запереть его в стенах детской комнаты?! Это был один из способов обезвредить его.
Но не вышло так, как они хотели.
Встретив нас на пороге сознательной жизни, Ханс Христиан Андерсен уже становится нашим постоянным спутником — по всем путям и перепутьям — до глубокой старости.
…Если у скульптора Собю не хватило таланта или понимания, чтобы все это воплотить в бронзе, то, во всяком случае, после письма Андерсена он детей с памятника убрал.
Его бронзовый Ханс Христиан Андерсен, окруженный тенистыми буками, сидит на скамье в Королевском парке в Копенгагене. Небрежно наброшенный плащ держится только на левом плече — вот-вот соскользнет с него. Не замечая этого, глядя прямо перед собой, зажав в левой руке бронзовую рукопись, Андерсен вдохновенно читает одну из своих бессмертных сказок…
Первое напечатанное и принесшее славу автору произведение называлось «Путешествие на остров Амагер». Для копенгагенца это звучало бы, как для ленинградца «Путешествие на Васильевский остров», а для москвича — «Прогулка на Балчуг», потому что и остров Амагер — это часть Копенгагена.
Когда житель Копенгагена читает в сказке Андерсена, что «эта история случилась еще тогда, когда не было Тиволи», он, не раз гулявший по аллеям этого знаменитого увеселительного парка и глазевший на его аттракционы, прекрасно знает, о чем идет речь.
А когда в сказке «Огниво» маленький датчанин читает, что у третьей собаки глаза как «Круглая башня», для него это не отвлеченная гипербола. Он знает, что это та самая Круглая башня в центре города, около университета, мимо которой он не раз проходил и которая построена была еще при короле Христиане IV и уцелела во время страшных, вошедших в историю пожаров, уничтожавших город. Со школьных лет он знал, что именно здесь помещалась обсерватория, где знаменитый астроном Оле Рёмер впервые определил скорость света, и библиотека, из которой юноша Андерсен получал на дом книги.